Иван Болотников
Шрифт:
– Сосед ты наш, батюшка, а мы – князя Андрея Андреевича Телятевского людишки. В монастырь пробираемся. Пожаловал князь монастырю на день Феодосии дарохранительницу да крест напрестольный. Туда и спешим с божьим именем.
– Аль греха много у Андрея Андреевича? – опрокинув чарку, усмехнулся Митрий Флегонтыч.
– Упаси бог, сердешный. Наш князь живет с благочестием, а лишняя молитва не помешает, – деловито отвечал Калистрат, подливая Капусте вина.
– Сам-то чего плохо пьешь? Говеешь, что ли?
–
– Не хули винцо, христов человек. Пей досуха, чтоб не болело брюхо. Курица и вся две денежки, да и та пьет. Я еще, пожалуй, чарочку осушу.
– Окажи милость, батюшка, – благоговейно вымолвил приказчик, закусывая куском холодной баранины с хреном. – Как служба царская, сердешный?
– Худо, братец мой. Повелел государь троих мужиков на коне и в доспехе полном снарядить на дело ратное. А где их взято-то? Дал мне царь поместьишко малое, мужиками и землей скудное. Должон давно при царевом дворе быть, а я все при деревеньке мыкаюсь. С Егория здесь торчу. Того и гляди, в опалу угожу. Ближний царев боярин строг. Разгневается и деревеньки лишит.
– Аль мужичков нет, сердешный?
Митрий Флегонтыч, заметно хмелея, шумно отрыгнул, поднял на Калистрата опухшее красное лицо и продолжал жалобиться:
– Голь перекатная. Был мужик, да вышел. В бега подались, дьяволы. По писцовой книге у меня пятьдесят душ во крестьянах сидело, а нонче и двух десятков не соберешь. А государю подати я по старой записи должен вносить да самому на службе ратной деревенькой кормиться. А чего взять с экой голытьбы? Не токмо оброк собрать да ратных людей снарядить, а и на суконный каф-танишко себе с крестьянишек не ухвачу. Захирело поместье. Челобитную мыслю государю писать, иначе сгину, али в дьячки подамся.
Выпив еще три чарки кряду, Митрий Флегонтыч, качаясь на лавке, ухватил вдруг приказчика за ворот кафтана, закричал запальчиво:
– Пошго пытаешь, дьявол? Что тебе за нужда вином меня угощать? Уж не лиходей ли?
– Побойся бога, сердешный! По святому делу едем, – испуганно и примиренно залепетал приказчик.
Мокей надвинулся было на Капусту, но Калистрат успел смекнуть, что драка к добру не приведет. Капуста – медведь медведем, во хмелю, сказывают, свиреп, чего доброго, и насмерть зашибет.
– Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, – умильно проговорил Калистрат.
– У-у, дьявол! – зло воскликнул Капуста и, оттолкнув от себя тщедушного приказчика, приложился прямо к сулее.
«Век живу, а таких питухов не видывал. Горазд, однако, сердешный, до зелена винца», – подумал Калистрат, доедая калач на коровьем масле.
Осушив сулею, Митрий Флегонтыч смачно крякнул, сунул в рот соленый огурец и тяжело грохнулся на лавку; промычал в полусне:
– Ступайте
Калистрат и челядинцы перекрестились и встали из-за стола. По горнице разнесся густой богатырский храп. Над Капустой склонилась Фетинья, прикрыла пестрядинным 58 кафтаном, участливо завздыхала:
– Умаялся, горемычный. Теперь уж до утра не поднимется. Намедни в буйство впал, дворню перепорол, девок изобидел. Натерпелись страху…
– Велика ли дворня у Митрия Флегонтыча? – полюбопытствовал приказчик.
– Какое там, батюшка. В холопах трое, две девки да я вот, раба старая.
Вышли во двор. Возле конюшни, надвинув дырявый колпак на глаза, дремал на куче соломы коротконогий рыжеватый мужик в пеньковых портах и без рубахи.
– Эгей, сердешный! – окликнул дворового приказчик.
Мужик смахнул колпак с головы и нехотя поднялся.
Переминаясь с ноги на ногу, позевывая, спросил, вглядываясь в сухощавого старичка в суконном кафтане:
– Чего надобно?
– Из холопей или мужик пашенный?
– Старожилец я безлошадный, – почесываясь, ответил мужик.
– Отчего не в поле, а у господина во дворе валяешься, сердешный?
– А чо мне в поле делать? Нет у меня ни сохи, ни жита. Надумал Митрию Флегонтычу челом ударить да в холопы записаться. Может, возьмет к себе за харчи, а я ему хоромы подновлю. Топором я поиграть любитель. Вот и жду. Да государь наш все во хмелю, недосуг ему меня принять.
– Из тяглых крестьян в холопы идти нельзя, сердешный. Кто же на государя оброк будет нести? Царь дозволил в холопы брать только вольных людишек, – строго вымолвил приказчик.
– Куда же мне деваться, батюшка? – развел руками мужик.
Приказчик приблизился к страднику, воровато оглянулся и молвил тихо:
– А ты, сердешный, к князю Андрею Андреевичу Те-лятевскому ступай. Князь до мужика милостив. Порядную грамотку ему напишешь, а он тебе два рубля отвалит да лошаденку даст. Заживешь вольготно.
– А как же Митрий Флегонтыч? За пожилое 59 я ему задолжал. Господин наш лютый. Сыщет у твоего князя – усмерть забьет. Я ведь ему рубль да два алтына возвер-нуть должен.
– Не сыщет, сердешный. Ступай смело в княжью вотчину.
– Так ведь заповедные лета государь установил. Покуда нет выходу мужику, – засомневался крестьянин, скребя бороденку.
– А ты не робей, сердешный. Князь наш родом высок, будешь за ним, как за каменной стеной. А коли чего и пронюхает твой худородный государь, так наш Андрей Андреевич ему твои деньги за пожилое вернет, – заверил мужика приказчик.
– Коли так – можно и сойти от Митрия Флегонты-ча, – заявил старожилец.