Иван-чай. Год первого спутника
Шрифт:
Юнцы, оказывается, затеяли игру в баскетбол, приспособив вместо мяча тряпку-подушечку от доски. Ничего, что с нее крошилась меловая удушающая пыль, им было весело.
— Что вы делаете, сопляки? Люди ж пришли с работы. Маленькие вы, что ли, по партам скакать? — заорал Павел и, протопав через класс, распахнул форточку.
Венька от удивления сбился с ноги, приятель наконец-таки настиг его, и они замерли в обнимку, задыхаясь от бега и хохота. Они возвышались на «Камчатке», как нелепая скульптура на пьедестале.
Венька оскалился,
— А ты кто такой?
— Плебей по морде хочет, — лениво заметил Валерка.
Неописуемое превосходство распирало его юную душу. Он помнил, возможно, короткое знакомство на танцах.
— Кто-о?
Павел двинулся к парням, вдруг ощутив всю тяжесть своих кулаков, но Меченый вовремя схватил его за рукав: в дверях стоял Владимир Николаевич с линейками, угольниками и огромным транспортиром в руках.
Урок начался, и Павел позабыл о стычке. Владимир Николаевич чертил на доске куб, объемность которого на плоской доске зримо подчеркивали две пунктирные диагонали и точка их пересечения — вовсе не мнимый, а математически точный центр фигуры.
Странное дело, когда-то в школе Павел больше любил историю и литературу, форменным образом страдая от буквенной алгебры. Куда интереснее было слушать, скажем, о реформах братьев Гракхов либо разбирать «Слово о полку Игореве», чем пытаться представить себе квадрат гипотенузы в буквенном виде. Или по условиям теоремы к чему-то доказывать очевидную истину: угол A равен углу B.
Но вот прошло пять лет, он повзрослел, и все решительно изменилось. Любя книги, он все-таки скучал на уроках литературы, а историю терпеть не мог только за то, что Ивана Грозного, явного живодера, она причисляла к прогрессивным деятелям прошлого. Павел стал теперь рабочим человеком, ясно отдавал себе отчет: нужно ли ему знать то или иное толкование или он попросту теряет время.
Иное дело — математика! В ней открывалась та ясность и точность, которых так недоставало в жизни. Ее законы и смысл действий были неотразимы, их нельзя было истолковать в каких-то побочных интересах или в угоду «текущему моменту». Павел даже представить не мог, насколько он истосковался по ней! Ведь в математике предельно просто определялась равнодействующая сил, которой почему-то еще пренебрегали в жизни.
Куб все-таки куб. И диагонали — это вполне определенные линии, хотя на черной доске выглядят слабеньким пунктиром, словно следы ночной снежинки в ярком луче фары, ночью, в тайге, на трассе.
Хлоп!
Он, кажется, задремал. А мокрый бумажный шарик угодил ему в лоб и, отскочив, прилип на раскрытой тетради. Чертеж был смазан, и вся страница обезображена.
— Пыжов, как не стыдно. Вы же не первоклассник! — сказал Владимир Николаевич.
Пыжов? Кто такой этот Пыжов? Какая связь? Павел зашарил возмущенными глазами по классу.
— Пыжов, встаньте, я с вами говорю! — сказал преподаватель.
Наискосок через проход нехотя поднялся Венька. Криво
Это он Пыжов? Почему в вечерней школе? Здесь же рабочие? И бросать жеваной бумагой — не в десятом же классе!
Венька сел, но Владимир Николаевич заново поднял его и что-то втолковывал, словно шалуну-первогодку. Тот, скосив глупо усмехавшиеся глаза, подмигивал классу.
Ну, погоди, мальчик!
Едва раздался звонок, Павел шагнул через проход. И снова Меченый удержал его за рукав.
— Погоди-ка! — мирно сказал Костя. — Брось! Тут пощечиной не обойдешься, а за иное схватишь пятнадцать суток, да еще на работе скажется… Плюнь!
Павел отдернул руку.
— Ты скажи, зачем их в вечернюю школу приняли?
— Тоже вопрос! В дневной выгнали, папы устроили в вечернюю с фальшивой справочкой. Аттестат выколачивают.
Догадливые юнцы куда-то исчезли. Павел играл крышкой парты, унимая ярость скрипом ржавых петель. Сказал:
— За плебея я им все-таки ввалю, гадам.
На губах Кости блуждала тонкая, злая улыбочка: вот-вот укусит.
— Ты, брат, счастливый человек! У тебя самоуверенность, как у Турмана. А чего ты им сделаешь? Они же супермены, элита, а ты кто?
Ничего не поймешь на этом свете! Со стороны посмотреть: все люди как люди, а на поверку выходит не так уж все просто.
— Какая элита, черт возьми!
— Чудак! Ушла же моя Настя к Валеркиному отцу, так думаешь, этот сопляк не понимает почему? Да и Пыжовы неплохо приспособили все окружающее по собственной комплекции, вроде модных штанов. Да им наплевать на тебя с высокой колокольни!
Тут Костя определенно что-то пересаливал.
Павел с усмешкой покрутил пальцами у виска.
— А у тебя и в самом деле что-то соскочило там, Костя. Ей-богу! Ты проверь зажигание-то на всякий случай, слышишь?
Меченый посмотрел на него с сожалением.
— Учат, учат вас диалектике, а толку ни черта нету. Ты бы хоть «Комсомольскую правду» читал, что ли? Там об этой плесени теперь немало пишут, кто грамотный, разберется. — И открыл учебник истории. — Чего у нас на сегодня?
Вошла преподавательница, старушка. Постучала мелком по доске.
— Запишите, пожалуйста, тему, — сказала она. — «Коллективизация сельского хозяйства. Роль известной статьи «Головокружение от успехов» в ликвидации перегибов на селе…»
Павел слушал рассеянно. Ему не хотелось изучать давние события, не разобравшись в настоящем.
Передняя парта пустовала, Венька с Валеркой так и не появились. Директор, оказывается, прогнал их за родителями. Точь-в-точь как в начальной школе.
В этот вечер Павел зашел на квартиру к Меченому. Без особой на то причины, просто потянуло его ближе посмотреть на этого странного парня, поговорить по душам, узнать в конце концов, как и чем живет этот бывший уголовник, толкующий иной раз о диалектике и других умных вещах.