Иван-чай. Год первого спутника
Шрифт:
— Может, полежать бы вам? На курорт съездить? Что врачи говорят?
— Э-э, врачей слушать, так давно помереть пора. Летом уж как-нибудь вырвусь на курорт… Ты садись, Терновой. Садись. Заварил кашу, так уж отступать поздно. Домотканов, между прочим, сказал, что эти твои опыты пока на моей совести. Проверим, а тогда уж на партбюро вынесем… Понял, куда ты меня сунул? Нет чтобы по-хорошему ждать, так вот — «опыт». — Невесело усмехнулся. — Не знал я, что такие бульдозеристы у меня орудуют на трассе! Далеко пойдешь, если автоинспекция не
Павел подал ему отпечатанные на машинке странички.
— Значит, говоришь: комплексный норматив обслуживания? И по группам? Ты — голова, хотя я и не привык захваливать. Ну, а как оно не получится, тогда что?
— Получится, Максим Александрович. — Павел наконец уяснил, как разговаривать с начальником. Разговаривать следовало выверенными формулами, железобетоном привычных слов. — Получится, если умело проводить в жизнь. Это же шаг вперед в деле технического прогресса! В свете решений декабрьского Пленума.
Оно так и было, именно «в свете», только раньше Павел не думал об этом, просто делал все, как подсказывали совесть и здравый смысл.
— Ага! — согласился Стокопытов. — Значит, по частностям.
Он загибал пальцы, а Павел повторял пункты приказа. Там говорилось, что все машины следует закрепить группами по звеньям слесарей, чем начисто убить обезличку. А оплату поставить в зависимость от исправной работы тракторов на линии. Мастера Кузьму Кузьмича запереть в механическом цехе и под страхом высших кар потребовать порядка. Дефектные ведомости на капитальный ремонт составлять при участии нормировщика, поскольку в мастерских нет штатной должности ОТК.
— Ого! Да ты и своего времени не жалеешь? — вконец растрогался Максим Александрович, с удивлением глядя на автора странного приказа. — Ма-а-стак!.. А ты вот скажи все же, Терновой, открой секрет: зачем это тебе лично потребовалось — ломать голову? Работу себе на горб взваливать? Думал над этим?
— Нет, не думал, — хмуро сказал Павел. — Но если всем надо, значит, и мне надо. Притом я терпеть не могу произвола. Кто где путает, а люди со мной не здороваются! От такой жизни тоже… до стенокардии недалеко.
Стокопытов с упоением принялся читать бумаги заново.
Дочитав до конца, вдруг переворошил листки, глянул на обратную сторону, задумался. Отложил вдруг цветной карандаш, которым хотел ставить подпись.
Облокотившись, поднял красное, набрякшее от волнения лицо.
— Постой-ка… Я одно из виду упустил. Вот мы Кузьмичу препоручим механический, а кто же в гаражах руководить будет?
«Начинается…» — с горечью вздохнул Павел.
— Бригадир, Максим Александрович, — ответил он.
— Нет, выше! Административно-технически, так сказать?
— Административно вы… Если штатную единицу не получим, то придется вам, Максим Александрович, — смягчил ответ Павел, хотя наперед знал, что на штатную единицу рассчитывать не приходится.
«Чем же вам кроме-то заниматься? — подумалось в эту минуту. —
— Н-е-е-ет, не получится это дело, Терновой, — с грустью возразил Стокопытов и отодвинул на середину стола бумаги короткой ладонью. — Не-е-ет, Павел Петрович, это ты промахнулся! Ведь тут нужно быть механиком. Узким специалистом, прямо говоря!
«А вы?» — молча глазами спросил Павел.
Стокопытов, кажется, понял его немой вопрос и погрустнел вовсе.
— Я?.. Долго рассказывать, брат. Длинная история.
Он посидел несколько минут в замешательстве, соображая, следует ли впадать в откровенность, находясь в служебном кабинете. Но Терновой почему-то вызывал огромное доверие, и он решился. Решился открыть душу, которая, может быть, давно уже искала случая освободиться от невидимого груза.
— Числился я, понимаешь ты, когда-то большущим специалистом… по хранению горюче-смазочных. Заправщиком, короче говоря, комсомольцем, как и ты.
Помедлил, раздумывая, стоит ли уж так насмешливо говорить о прошлом. И вдруг резко подался всем туловищем к Павлу.
— Замер наличности в плоско-эллиптических резервуарах — знаешь? То-то и оно! Алгебра! А мы без алгебры, бывало, подсчитывали! Работали и не обижались! Помнишь, какое славное времечко было? Хотя куда тебе! — Тут Стокопытов вздохнул и удобнее устроился в кресле. — Н-ну, раз с горюче-смазочными справился, поняли так, что и с конторой могу управиться. Выдвинули как полагается.
— Ну да. Кадров же мало было, — понятливо кивнул Павел.
— Мало, верно говоришь. Бывший директор, из старых инженеров, предельщиком был, это точно. Тут и я свидетель.
— Это как — предельщиком?
— Зажимал стахановское движение, понимаешь. Без зазрения совести выступал против сдельщины на ремонтных работах и рекордов! Головотяп был несусветный!
— Давно это было? — Павел как бы заново оценил то, что предлагал в бумагах, лежавших на столе Стокопытова.
— В тридцать шестом еще. Ну вот, меня и выдвинули. Разговор был короткий. Послали и сказали, чтоб знал, и все! «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим!» Дисциплинка!
Стокопытов разговорился сверх всякого обыкновения. Павел не мог понять, почему начальник стал вдруг выкладывать перед ним свое прошлое.
— Да, было такое, Петрович, героическое и… сумбурное время! А теперь вот другое оно. Думаешь, я сам-то не разбираюсь, что к чему? Что… э-э… Но куда денешься?
Павел тупо и сочувственно кивнул.
— Нет, ты скажи, куда денешься? — с неожиданным надрывом приступил к нему Стокопытов. — Ты спросишь, верно, почему не учился дальше, мол? Почему не осваивал? А потому, что не давали! Вся жизнь будто на пожаре прошла! — Слезящиеся глаза из-под толстых покрасневших век ревниво пытались прочесть мысли Павла; не смеется ли молодой над его исповедью, не жалеет ли сверх меры?