Иван – дурак

Ветер Ксения

– А батя?

Парень снисходительно вскидывает бровь, одновременно изображая презрение и сочувствие, но не выглядит особенно удивленным.

– Второй ушел тоже, если ты о нём, – говорит он. – Но это был не твой отец.

В первый миг у Вани нет слов, чтобы ответить на этот бред, и ему хочется ударить парня сильнее, чем когда он только его увидел. Как и тогда, под рукой не находится ничего подходящего, и он делает грозный шаг к лешкиной кровати, но не замахивается.

– Что ты несешь.

Угроза в его голосе не действует, и парень только снова безразлично пожимает плечами.

– Ну не верь,

если не хочешь. Мне-то что.

Он говорит об этом как о сущем пустяке, не стоящем упоминания – цокает языком, закатывая глаза, будто Ваня сам прицепился к нему с глупостью. Он делает всё, чтобы злить еще больше, так откровенно, что Ваня теряется и спрашивает спокойнее:

– Почему ты это сказал?

– Потому что это правда. Никто в этом доме тебе не родственник. Если тебе интересно.

С отцом у него никогда не складывались отношения – еще бы, ни у кого из братьев не складывались, но и Леша, и Гриша всегда были ему самыми настоящими братьями. Из тех, с которыми можно не разговаривать неделями, драться до синяков, но у которых можно одолжить последнюю рубашку. Ваня всегда был уверен, что они похожи, особенно с Лешкой. Он подходит к зеркалу, пристально рассматривая своё отражение и пытаясь вспомнить, такой ли у братьев, картошкой, нос, такие ли глаза и брови. Ни в чем уже нельзя быть уверенным, но и глупо на веру принимать слова лопоухих волшебных животных.

Ваня вздыхает и решает подумать об этом позже; как можно позже, нескоро, как никогда.

– Ты не уйдешь, да? – спрашивает он обреченно, с теплящейся надеждой.

– Не-а. Куда же я уйду. Теперь я с тобой, – хмыкает тот, спрыгивая с кровати. – Друзья навек.

Ростом он ниже и еще более тощий, чем показалось сначала. Несмотря на раздражение, Ване вдруг становится почти стыдно за свою злость, и он спрашивает примирительно:

– Как тебя зовут хоть?

– Да как хочешь. Можешь сам придумать мне имя.

Стыд пропадает тут же, вновь уступая место злости. Даже с тройкой по истории, Ваня точно уверен, что рабство в их стране отменили. Желание общаться дружелюбнее пропадает вместе со стыдом, и, не говоря больше ни слова, он берет куртку и идет к выходу. В коридоре он задерживается, чтобы надеть кроссовки, а, подняв голову, видит перед собой облезлую серую псину. Та сидит напротив, заинтересованно подрагивая хвостом, и Ваня глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Не оставлять же в доме собаку.

Машина и куртка слишком крутые, не могло обойтись без подвоха.

***

Тетя живет всего в нескольких домах от них, но голод отступает перед раздражением. Пару раз за короткую дорогу Ваня всерьез думает развернуться и пойти назад, и только непринятие позорного бегства заставляет его дойти до подъезда. Рядом с ним деловито бежит собака, то и дело бросаясь на ближайших голубей, бегая по кругу, но неизменно возвращаясь. Ваня честно пытается не пустить псину в теткин подъезд, но та проскальзывает у него между ног и ждет уже у лифта.

Ваня смотрит несколько раз то на собаку, то на кнопку лифта, разворачивается и принципиально поднимается по лестнице. Животным должно быть сложнее, чем людям, и псина правда отстает на этаж, когда он добирается до восьмого и быстро нажимает кнопку звонка. Открывает тетя почти сразу, в фартуке, полотенцем вытирая еще влажные руки.

– Привет,

Ванюша, что же ты не позвонил.

– Да мне быстрее дойти, – отмахивается Ваня, скорее защелкивая за собой замок.

Позади он ликующе слышит приглушенный дверью лай. Тётя если и удивляется, то не подает вида, и Ваня скорее разувается и проходит на кухню. Небольшая квартира полна запахом свежей выпечки, и в животе настойчиво урчит – там уже не осталось ничего от съеденных вчера бутербродов.

– Не ждала, не готовила ничего особенного.

Слова её для Вани обычное женское кокетство, он точно уверен, что холодильник тети заставлен едой – по крайней мере, в сравнении с их холодильником – и не ошибается. На столе настоящим волшебством появляется тарелка горячего супа, хлеб, гуляш с пюре, трехлитровая банка соленых огурцов. Соленья тетя Люда делает сама, Ваня обожает именно её огурцы и тут же тянет к ним руку. Наброситься на еду сразу ему не удается, тетя шлепает его по руке полотенцем, строго смотрит и, понимая без слов, Ваня сначала тщательно моет руки. Суп он заглатывает за несколько секунд, обжигая небо, второе – чуть медленнее, и хрустит огурцами уже спокойнее, наслаждаясь вкусом. Тётя молчит, давая ему наесться, уже привычная к этому зрелищу – Ваня не помнит, чтобы отец когда-то старался готовить. Не спрашивая, она накладывает ему добавки и придвигает ближе.

– В духовке пирог, заверну тебе с собой на дежурство.

Братья всегда считали его любимым теткиным племянничком – и вполне справедливо, по праву младшего ему от тети Люды всегда доставалось больше кудахтанья и конфет. Это всё еще кажется зазорным, но куда меньше, чем раньше, в младшей школе – Ваня уже начинает ценить плюсы.

– Как работа, как тебе наш НИИ? – спрашивает она, садясь рядом.

Под пристальным взглядом Ваня невольно вытягивается, стараясь казаться больше, и тётя удовлетворенно кивает – видимо, он прошел проверку на "упитанность" в этот раз. Ваня размышляет некоторое время, не рассказать ли ей про ночное происшествие и привязавшегося оборотня. Даже в пересказе история звучит странновато, и он не может предугадать реакцию – в его воображении сменяют друг друга смех, как над глупой детской придумкой, звонок в наркодиспансер и пинок под зад из теплого места. Тетя Люда не похожа на того, кто не предупредил бы племянничка о мистике, и Ваня решает пока её не втягивать.

– Да хорошо всё вроде, – отвечает он, доставая еще один огурец. – Не жалуются.

Сегодня вечером его вполне может ждать разнос из-за разбушевавшегося полтергейста на записи камер, если Василий Петрович всё-таки оказался не настолько диким пенсионером, как считал Ваня – но об этом он предпочитает тоже пока не рассказывать. Тетя расспрашивает о братьях, но Ваня нечасто общается с ними в последнее время – Лешка вечно пропадает в своей мастерской, Гриша на заказах, да и сам Ваня в начале лета погряз в школьных экзаменах, а после в празднике по этому поводу. Про отца она не спрашивает давно и разрешает ему, как в детстве, остаться до вечера и спокойно посмотреть телек – раньше дома вечно было слишком шумно для этого, а теперь Ваня почти готов скучать по тем временам. Он бездумно щелкает пультом, иногда останавливаясь на сериалах, и немного дремлет; раньше только у неё он и мог нормально отдохнуть.