Иван-Дурак

Матвеева Ольга Анатольевна

— Это же Светка, дочка Любаши Калмыковой, почтальонши. Живут они на Кутузова, недалеко от нас. Безотцовщина она, Светка-то. Способностей у нее никаких, ума тоже особо нет, красота — это, пожалуй, единственное ее достоинство.

— А ты откуда знаешь? — осведомилась мать и с подозрением посмотрела на отца.

— Она же у меня училась. Классическая двоечница. А сейчас в восьмой школе пионервожатой работает. Взяли ее туда из жалости, она какая-то дальняя родственница завуча — не пропадать же девке. После восьмого класса в ПТУ она пошла, но даже там доучиться не смогла.

— И вот таким людям мы доверяем наших детей! — возмутилась мать.

— Да нет, она добрая, ответственная,

просто глупая.

— А что это ты ее защищаешь? — прошипела мать.

Иван тогда не понимал, с чего это его добродушная, рассудительная мать вдруг так взбеленилась. Только став взрослым, он понял, что это была самая настоящая ревность. Ивану, конечно, в те времена, когда он двадцатилетних парней считал чуть ли не стариками, не могло прийти в голову, что его престарелого предка можно ревновать. Это сейчас он понимал, что отец в свои сорок пять был еще весьма видным мужчиной, а в пролетарском городке он со своими пиджачками и галстуками вообще был образцом стиля: импозантный, интеллигентный и красивый. Когда повзрослевший Иван рассматривал отцовские фотографии, он понимал, что отец был очень красивым. Так что у матери были некие основания его ревновать.

Вот эта самая Светка, которая не оставляла равнодушным ни одного мужчину, и поймала Ивана за шиворот в одну из ночей конца июля, пахнущую соснами и остывающим песком.

— Идем! — приказала она и двинулась куда-то в темноту, по направлению к ограде. Иван послушно побрел за ней. — Ты знаешь, что мазать пастой маленьких детей плохо? — спросила она строго, когда они оказались в зарослях кустарника.

— Да. — Ответил Иван виновато.

— А зачем ты тогда это сделал, негодный мальчишка?

— Не знаю.

— Не знаю, — передразнила она его. — Этот козел тоже не знает, как он оказался в постели у этой дряни. Все вы, мужики, одинаковые. Натворите делов, а потом сами не знаете, как так получилось.

Светочка придирчиво осмотрела Ивана. Неизвестно, что там ей удалось разглядеть в темноте, но она вдруг развязала пионерский галстук, бросила его на ветку куста и начала расстегивать пуговки на своей белой рубашке. Сняла и ее, потом неловко расстегнула лифчик и тоже повесила его на ветку.

— Ну! — сказала она нетерпеливо.

— Что ну? — спросил Иван испуганно. Он не смел смотреть на Светочкину голую грудь и не мог понять, что происходит.

— Беда с этими девственниками, ничего не умеют, — проворчала пионервожатая, — положила руки ошалевшего юного комсомольца на свои груди и вцепилась губами в его губы. — Пора уже становиться мужчиной, мальчик, — прошептала она, оторвавшись от его губ, а потом вцепилась в них снова…

— А ты далеко пойдешь — смотри ж ты, резвый какой, — сказала Светочка, когда все было закончено.

Когда Иван вернулся в свою скрипучую железную кровать, он чувствовал себя самым счастливым человеком в этом пионерском лагере, да что там — во всем мире. Он был, наконец, влюблен.

Иван возвращался домой, болтаясь на ухабах на заднем сиденье отцовского мотоцикла. Он смотрел на выцветшие луга, рябившие ромашками и какими-то еще цветами, на пруды, на реку, на домишки, очень разные и в тоже время похожие друг на друга. Иван мечтал. Как соберет огромный букет полевых цветов, придет к Светочке, а она отбросит цветы куда-нибудь в сторону и снова набросится на него с поцелуями и неистовыми ласками… И так будет каждый день и каждую ночь. А еще было бы замечательно, чтобы это не прекращалось ни днем, ни ночью — Иван даже был готов на некоторое время отказаться от еды. Ивана распирала гордость — он стал настоящим мужчиной. А отец, который сидит теперь впереди него и ведет свой старенький

«ИЖ Юпитер», даже ни о чем не догадывается. Какие глупые эти взрослые, они ничего не знают о своих детях. А строят из себя всезнаек! И лишь одна мысль портила общее Иваново идиллическое состояние — Светочка даже не спросила его имени. Но может быть, она его откуда-то знает. Вдруг она давно его заприметила и навела справки? Тем Иван и успокоился.

Три дня Иван собирался с духом. Потом от кого-то услышал, что Светочка едет в лагерь и на третью смену, и понял, что медлить нельзя. Он, согласно своему плану, тайком срезал в мамином саду три нарядные рыжие лилии, три дерзких синих дельфиниума и пять ромашек. С этим букетом он и отправился к дому Светочки. Оказалось, что идти по городу с цветами как-то неловко. Все прохожие подозрительно на тебя косятся и, кажется, догадываются, что этот юнец в отглаженной голубенькой рубашечке идет на свидание. Навстречу Ивану попалась его одноклассница, Маринка Балалайкина, редкостная сплетница и задира.

— О! Жених выискался! — тут же закричала она на всю улицу, — куда это ты так вырядился? Ба, да еще и с цветочками! Неужели на свидание? Ванечка, а Ванечка, очкарик ты наш, это какая же дура согласилась с тобой встречаться? Ба, да еще и прыщ на носу. Ну, красавец, красавец! Куда деваться!

— На себя посмотри, кикимора болотная, — рявкнул Иван и решительно прошел мимо.

Светочка жила в маленьком деревянном домике с палисадником, заросшим сиренью. Домик был серым, некрашеным и бедным даже по меркам этого небогатого городка. Адрес Светочки Иван узнал у приятеля из восьмой школы. Соврал ему, что она якобы после какого-то лагерного концерта, который проходил в последний день смены, забыла за сценой свою косметичку, а он, Иван, ее нашел и должен теперь вернуть. Приятель скептически хмыкнул, но описал, где живет Светочка, и лишних вопросов задавать не стал.

Влюбленный юноша подходил к дому Светочки не в первый раз — все три дня он регулярно прогуливался мимо него в тайной надежде случайно увидеть предмет своего обожания. Так и не случилось. Но одно дело просто прогуливаться, а другое дело — набраться смелости и позвонить в дверь. Когда Иван почти дошел до заветной калиточки, он замедлил шаг и чуть было не поддался искушению снова пройти мимо, но сказал себе: «Если ты мужик, сейчас позвонишь в эту дверь, а если струсишь, то ты тряпка!». Позвонить, впрочем, не удалось — звонка на двери не было. Иван принялся стучать, но никто не вышел на его стук. В доме явно кто-то был — из окон слышался смех, а Юра Шатунов пел про белые розы. Иван толкнул дверь — она была не заперта. Юноша осторожно заглянул во двор: там никого не было. Двор был захламленный, полный каких-то старых, ржавых ведер, тазов, сломанного садового инвентаря. Даже деревянных тротуаров здесь не было. Иван тут же представил, какая тут грязища во время дождя. Как такая принцесса, как Светочка, может жить в столь жутком месте? Иван вошел во двор, с опаской направился к крыльцу. Поднялся, снова забарабанил. На сей раз, спустя пару минут непрерывного Иванова стука по деревянной рассохшейся двери, выглянула Светочка. Она была пьяна.

— Ты кто? — спросила она.

— Ваня.

— Какой такой Ваня?

— Ну, помнишь… помните, в лагере, в королевскую ночь вы меня поймали с зубной пастой, а потом…, — Иван густо покраснел.

— А-а-а…, — протянула Светочка, — так это я тебя девственности лишила. Ну, а сейчас-то чего приперся? Еще хочешь? — она расхохоталась. Так, как, наверное, не смеются приличные женщины.

— Вот, — Иван протянул ей букет.

— Ну, спасибочки, — она взяла цветы. — Все, веник отдал и проваливай.