Иван-Дурак

Матвеева Ольга Анатольевна

Проснулся Иван рядом с незнакомой женщиной. Подумал еще — хорошо хоть в своей постели, а не где-нибудь в канаве. Как здесь оказалась эта блондинка с размазанной по лицу косметикой, он решительно не помнил. Позже выяснилось, что это проститутка, которую вызвонили для Ивана его друзья-товарищи в качестве подарка по случаю начала холостяцкой эпохи в его жизни. Вызванивали они ее всего на часочек, и уплачено ей было за часочек, только она как-то подзадержалась, поддавшись на уговоры выпить рюмочку «беленькой», а потом еще одну и еще одну… И теперь вот сидела она на Ивановой кровати, продирала обрамленные осыпавшейся тушью глаза и требовала с хозяина помещения плату за дополнительное время, проведенное с ним. Причем ни она, ни Иван не помнили, было ли между ними то, ради чего, собственно, и призвали сюда эту девушку. Деньги Иван ей все же отдал и даже чаем напоил. А потом, после того как она, наконец, ушла, мучаясь похмельем, проклинал свою невоздержанность, обещал себе больше так не напиваться и посмеивался, морщась от головной боли, над своим бравурным возвращением в отряд холостяков.

В последующие месяцы и даже годы Иван был крайне благожелательно настроен по отношению к сексу, но всячески старался избегать так называемых серьезных отношений: к чему это? Зачем ему новая боль? Он еще и со старой-то до сих пор не разделался. И тут снова добровольно лезть в ярмо? Нет уж! Ни за какие коврижки.

Барышни только вот были какими-то странными: нет бы получить взаимное удовольствие, да разойтись в разные стороны подобру-поздорову, так ведь нет — чувства им какие-то подавай, перспективы, виды на будущее. А ему-то, Ивану, это зачем, позвольте спросить? Пробовал он с некоторыми понравившимися девушками по два-три раза встречаться в интимной, так сказать, обстановке, и к чему это приводило? Да ни к чему хорошему. Тут же начинают с хозяйским видом советовать — сюда, мол, надо бы картину какую повесить, а сюда вот полочку приспособить, а шкафчик-то у тебя платяной вообще какой-то совсем малюсенький. Это они, наверное, с намеком, что все их наряды сюда не поместятся. А и не надо им сюда помещаться, не будет тут их нарядов! Что это еще за беспочвенные фантазии? Иван незамедлительно от таких барышень избавлялся, вероятно, причиняя им при этом страдания разной интенсивности. Только Иван об этом предпочитал не задумываться — он, в конце концов, никого не обманывал — честно предупреждал, что его интересует только секс, ни на что большее в отношении его, Ивана, рассчитывать не нужно, ибо это глупо, и ни к чему все равно не приведет. А эти дурочки, они ведь и не верят ему. Им-то ведь кажется, что перед ними, всеми такими из себя красивыми, полными разного рода достоинств, тайных и явных, он не устоит, и их страстное соитие непременно будет иметь какое-нибудь продолжение. Наивные! Предупреждал же, чего они теперь от него хотят? На что рассчитывают? Все по-честному. Не обещал он им любви до гроба, обещал лишь ночь любви. Так что их страдания — это исключительно их проблема, а он, Иван, ни в чем не виноват. Абсолютно. Кстати, он заметил, что это вот его «Скажу сразу: могу предложить только секс и ничего больше» действует на некоторых дамочек самым волшебным образом — мгновенно стимулирует к принятию положительного решения относительно проведения ночи любви с Иваном — появляется у них тут же спортивный такой интерес: «а вдруг я все же смогу чем-нибудь зацепить этого прожженного Донжуана, и он будет только моим, будет принадлежать только мне». Впрочем, Иван был натурой творческой, и к каждой девушке он применял разные способы воздействия: то он прикидывался жертвой несчастной любви (хотя, собственно, почему прикидывался, так оно и было) и взывал к состраданию, то он проявлял чудеса щедрости — угощал девушку самыми дорогими напитками, то он покорял будущую жертву своим интеллектом и обаянием, то элементарно, незатейливо так, спаивал. Успеха он добивался не всегда, но это его не слишком огорчало — ведь на любой охоте случаются промахи. Ничего страшного — девчонок в этом городе полно. Словом, за два года свободы он наработал целый арсенал всевозможных уловок по соблазнению женщин. Стал, можно сказать, профессиональным Казановой. И с каждой женщиной он будто мстил Ольге, доказывал ей, что он настоящий мачо, и только такая дура, как она, могла им пренебречь и предпочесть его другому. Сама Ольга тоже однажды побывала в его постели. Встретились как-то в клубе, поговорили, напились… ну и вспомнили былое. Ольга после постельных безумств все же признала, что она, действительно, была дурой, что такого мужика ценить надо было — таких порядочных, чутких и заботливых ей больше не встречалось. Да и в сексе он, надо признать, хорош как никто. Какое это было мучительно-сладкое поглаживание Иванова истерзанного самолюбия. Та рука, что нанесла рану, теперь ее пыталась и лечить. Хотя, скорее всего, просто имел место пьяный бред или какая-нибудь хорошо замаскированная издевка. Глупо подозревать бывшую жену в каких-то благородных поступках. Это же просто кощунство! Когда Иван проснулся, Ольги и след простыл. Вместо нее на подушке лежал листок, вырванный из блокнота, на котором было написано: «Надеюсь, ты понимаешь, что это был всего лишь секс, и никакого продолжения не будет? Ты ведь умный мальчик? Кстати, мне понравилось». Так Ивана добили его же оружием. Но довольно скоро он возродился из пепла и принялся за старое. Так и жил, не без приятности, между прочим.

Глава двадцать первая

Верочку Иван встретил в музее. Каким-то она там была младшим научным сотрудником или кем-то вроде того. Она экскурсию проводила для иногородних партнеров Михаила Львовича. Безусловно, сам Михаил Львович в музей не пошел, он человек занятой, солидный — делегировал Ивана показать гостям достопримечательности города. Верочка рассказывала вдохновенно, неспешно, с массой подробностей, которые спустя пятнадцать минут после начала экскурсии показались Ивану чрезмерными. Он отозвал девушку в сторонку и шепнул ей деликатно, что надо бы как-то побыстрее что ли… Верочка возмущенно взметнула брови над очками, презрительно хмыкнула, но все же прочитала свою лекцию в ускоренном темпе. После музея, посещению которого предшествовала автомобильная прогулка по самым красивым местам города, Иван планировал отвезти гостей в ресторан, где к ним уже должен был присоединиться сам Михаил Львович. Иван потом даже себе не мог объяснить, что это на него нашло, но он подскочил к Верочке и залихватски предложил ей составить компанию ему и его товарищам. Верочка потом тоже не могла понять, что побудило ее согласиться. Как-то это было не в ее стиле — шляться неизвестно куда с шестью неизвестно какими мужиками. Да она вообще с мужиками никуда никогда не шлялась. Кто ж ее такую позовет? Убогонькую. Да, Верочка, мягко говоря, была не слишком-то сексуально привлекательна. Наряжена была она в кургузенький костюмишко серо-буро-малинового цвета. По-другому этот цвет и не назовешь. Такой костюмчик постеснялась бы надеть даже мать Ивана. На ногах — стоптанные туфли, впрочем, хорошо начищенные. Каковы были сами ноги, можно было только догадываться — ибо туфли были столь уродливы, а юбка такой отвратительной длины, что зрительно разрезала ноги в самом неподходящем месте, так что понять, какие они, было практически невозможно. То же можно было сказать о всей фигуре — то есть она была загадочна. Можно было вообразить, что она у нее отличная, а можно — и наоборот. Верочка вроде как была достаточно стройная — это все, что можно было сказать о ее фигуре. Волосы были собраны в куценький хвостик, лицо надежно спрятано за огромными очками в черной оправе. Словом, Верочка представляла собой жалкое зрелище, которое, впрочем, будило фантазию Ивана: что будет, если снять с нее эти идиотские очки, распустить волосы, накрасить, надеть на нее какой-нибудь легкомысленный цветастый сарафанчик, туфли на высоких каблуках, а еще лучше вообще раздеть. Любил Иван всякие фокусы с перевоплощениями. Он сам точно не знал, но пригласил он Верочку все-таки не ради гипотетической возможности метаморфоз, а в качестве… клоуна. Вероятно, ему показалась забавной перспектива беседы семи состоятельных джентльменов, живущих в исключительно

материальном мире, с одной нищей барышней, пребывающей в каком-то сугубо духовном мире, неведомом для этих мужчин. Конечно, этот мотив лежал не на поверхности, и Иван раскапывать его не стал. Точнее, копнул — и не понравился ему как-то этот мотив, неблагородный он какой-то, так что пришлось его зарыть поглубже. Но, в общем-то, беседа получилась именно в таком ключе — в комическом. Джентльмены задавали барышне вопросы о том, чем занимается она в своем музее, нравится ли ей ее работа, хватает ли ей зарплаты на жизнь? И искренне потешались над ее ответами. Потому что получалось, что у нее самая интересная в мире работа — она несет людям свет искусства, она открывает им глаза на духовные ценности, а то ведь мир сошел с ума и помешался на деньгах. Ну а что касается ее, Верочкиной, зарплаты, то ее вполне хватает на скромную жизнь, тем более что запросы у нее невеликие, к тому же деньги — это зло, и чем меньше денег, тем меньше зла. Сначала джентльмены сдержанно похихикивали, а потом начали хохотать в голос. В Верочкиных глазах появились слезы, которые были многократно увеличены толстыми стеклами очков. Джентльмены немедленно извинились за свое неучтивое поведение, заказали барышне шампанского, слегка опоили, после чего барышня засобиралась домой, для нее было вызвано такси, и уже после того, как она покинула ресторан, мужчины приступили к решению деловых вопросов, которые сулили им немалые прибыли. А духовное… Да бог с ним, с духовным. У них-то запросы большие, им-то деньги нужны. А духовность… ее на хлеб не намажешь и в рот не положишь.

На следующее утро Михаил Львович сделал Ивану строгий выговор, в устной форме, разумеется, на тему того, чтобы впредь он не позволял себе проявлять инициативу и приглашать на деловые встречи посторонних людей. Девушка-то, безусловно, занятная, и давно уже никто его так не веселил, но все же… Вчерашняя выходка Ивана носила совершенно безответственный характер, ибо вполне могла привести к неблагоприятному исходу переговоров. Ивану просто повезло, что партнерам этот незатейливый аттракцион понравился, что с чувством юмора у них все оказалось в порядке, и не приняли они Михаила Львовича за шута горохового. В общем, впредь никаких экспромтов. Точнее, любой экспромт должен быть предварительно согласован с начальством — то есть с ним, Михаилом Львовичем. Так-то, сынок.

Иван не то, чтобы сильно обиделся, но ему была крайне неприятна эта выволочка — казалось ему почему-то, что за столько лет безупречной службы имеет он право на некоторые вольности, и на инициативу в том числе, и на экспромты. К тому же, до сих пор все переговоры, которые готовил Иван, проходили успешно. Так что можно было бы обойтись и без воспитательных мер. Тогда впервые в Иванову голову забрела мысль, что неплохо было бы как-то отпочковаться от Михаила Львовича и начать собственный бизнес, но тогда эта идея так и осталась просто идеей. Потому что ее затмила другая — насолить бывшему тестю, да и самому яблоку раздора, то есть Верочке, другим способом, более увлекательным и легким, как ему показалось в тот момент — он позвонит нелепой экскурсоводше. С целью ее соблазнить. Это была очень непростая дичь. Охота обещала быть увлекательной. А то эти легкодоступные девицы из клубов в последнее время стали навевать на него скуку — пара стандартных приемчиков, и они готовы. А потом Верочку можно будет предъявить Михаилу Львовичу в качестве своей невесты со словами: «Вы вот гневаться изволили, а, между прочим, эта дама оказалась моей судьбой».

Он позвонил ей в музей:

— День добрый, Вера! — произнес Иван низким бархатистым голосом, — а это вас Иван беспокоит, тот, который вчера имел дерзость пригласить вас в ресторан.

— Ну и чего вам еще надо? — поинтересовалась Верочка холодно, — снова поглумиться надумали?

— Ну что вы, Вера, и в мыслях не было.

— А эти ваши… товарищи, они, разумеется, вчера не надо мной смеялись?

Иван покаянно вздохнул:

— Вынужден признать — над вами. Но чего вы от них хотите?! Это же грубые, необразованные мужланы! Они же от культуры и искусства далеки, как Земля от Альдебарана. Они же так называемые новые русские! У них же одни деньги на уме! Вполне естественно, что ваши взгляды на жизнь показались им странными. Они же поклоняются исключительно золотому тельцу! Такой у них бог! Сокровищница мировой культуры для них наглухо закрыта! Если уж их и заинтересует что-то в каком-либо шедевре, то исключительно его стоимость. Вы уж их извините.

— Хотите сказать, что вы не такой?

— Я? Конечно, нет! Я, знаете ли, большой поклонник и знаток литературы, кроме того, я в некотором роде художник: с отличием закончил художественную школу. Рисую на досуге пейзажики, натюрмортики… Кстати, мечтаю написать ваш портрет.

— Мой? — удивилась Верочка. — Вы издеваетесь?

— Отчего же? У вас такой необычный типаж. Вы представляетесь такой хрупкой, ранимой, немного, извините, старомодной девушкой. Вы — штучный товар. Такие барышни нынче большая редкость. — Иван будто бы даже увидел, как Верочка зарделась. — Соглашайтесь!

— Ну, я не знаю, — промямлила девушка.

— Вы заняты?

— Да, вроде, не особо…

— Тогда, Верочка, вы уж извините, но я не вижу причин для сомнений. Соглашайтесь! А знаете что, давайте для начала вместе поужинаем, вы ко мне присмотритесь, а там уже и решение примете. Вы во сколько заканчиваете?

— В шесть часов вечера, — проговорила Верочка тихо.

— Хорошо, в шесть я буду ждать вас у выхода из музея.

— Но…, — начала было Верочка — в ухо ей полетели короткие гудки.

Вечером она безропотно села в машину к Ивану, смущаясь, приняла букет роз, улыбнулась, сказала, что ей впервые дарят цветы и умолкла. Даже не спросила, куда ее везут. А Иван, кстати, и не знал, куда ее везти — стыдно появляться в обществе с такой дурно одетой барышней. Он планировал сходить в ней в одно модное кафе, которое открылось совсем недавно и уже пользовалось большой популярностью, но потом подумал, что если, не дай бог, его увидит кто-то из знакомых в обществе такого чуда-юда… Да над ним же смеяться будут! Сегодня Верочка выглядела еще нелепее, чем вчера — на ней был явно мамин еще кримпленовый костюм, в каких щеголяли модницы семидесятых, туфли на толстенных каблуках тоже явно антикварные, в качестве прически снова был жиденький хвостик. Ну и очки… Подобное чудовищное сооружение надевала на нос Иванова бабушка, когда читала газету «Правда» или своего любимого Чехова. У бабушки была близорукость, но в люди она выходила без очков.

— А вас кто-нибудь когда-нибудь наряжал? — спросил Иван.

— Нет, никогда. Мать редко покупала мне новую одежду. Мы жили очень бедно. Да и сейчас, в общем, тоже живем не сильно богаче.

— А хотите, чтобы кое-что еще у вас сегодня было в первый раз?

— Это вы о чем? — Верочка вся сжалась и отодвинулась от Ивана настолько, насколько позволяло сиденье автомобиля.

— Чего вы испугались? — игриво поинтересовался Иван, — боюсь вас разочаровать, но, вероятно, я имел в виду вовсе не то, о чем вы подумали. Я хочу отвезти вас в магазин и превратить Золушку в принцессу. — Верочка насупилась и приготовилась возражать. — Послушайте, только не вздумайте обижаться и уж тем более отказываться! Я открою вам маленький секрет: я принц, такой вот современный молодой принц, и я обожаю маленькие чудеса, например, делать подарки. Все, мы едем в магазин.