Иван — холопский воевода

Тихомиров Олег Николаевич

В ту же ночь надежные люди в строгой тайне начали рыть подкоп под стеной в сторону примета. Среди них был и силач кузнец Терентий. Никто не знал, для чего роется подкоп, по чувствовали, что дело им доверили большой важности.

Болотников сам не раз спускался в подкоп, замерял аршином его длину. Прислушивался.

— Чу, ребята! — И спрашивал: — Что сверху слыхать?

— Никак шелестит что-то, — отвечал Терентий.

— Копайте еще, — говорил Болотников.

А деревянная гора уже совсем близко придвинулась

к стене острога. С беспокойством смотрели на нее осажденные.

Но вот Болотников остановил землекопов:

— Хватит. Дале не ройте.

И велел сделать конец подкопа пошире. А потом распорядился, чтобы в подкоп закатили бочки с порохом.

— Плотней ставьте, чтоб побольше вошло, — поучал он.

Так под деревянной горой и царскими ратниками образовался огромный пороховой погреб. В нескольких бочках Болотников приказал выбить донца. Прямо в порох вставили промасленные фитили.

В одну из ночей, как раз перед тем, как воеводы предполагали поджечь свой примет, Иван Исаевич взорвал начиненный порохом подкоп.

Страшным был тот взрыв. Громыхнуло стократ сильнее грома. Чудилось, будто сверкнуло сто молний и земля раскололась на куски. Высоко взлетели поленья и ратники Шуйского…

Сразу после взрыва Болотников вывел войско из города и, пока враг не успел опомниться, ворвался в лагерь.

Еще одно поражение потерпели царские воеводы.

Но Болотников не ушел из Калуги после успешной вылазки. Сил у него было все же значительно меньше, чем в полках Шуйского.

Он не мог рассчитывать на победу в открытом бою. Приходилось ждать подмоги.

Высокий гость

Добравшись до Путивля, князь Андрей Андреевич Телятевский велел доложить о себе Григорию Шаховскому.

Телятевский был хорошо известен московской знати, и Шаховской сразу оценил, насколько выгодным для противников Шуйского станет переход боярина на их сторону.

— Рад привечать тебя, Андрей Андреевич, в нашем граде. Поживи у меня. Отдохнешь с дороги, а там расскажешь, коли захочешь, какие твои заботы и куда путь держишь.

— Благодарствую, князь, за ласку. А заботы мои, видать, с твоими схожи — допрежь всего согнать с московского трона изменника и лгуна.

— Лгуна? — осторожно переспросил Шаховской.

— При всем народе оболгался, когда мощи царевича перевез! — вскипел гость. — При Борисе, вишь, говорил, закололся Димитрий, а теперь — мол, убиенный. Как язык-то не отсох у лиходея. Окружил себя родней, а на всех других исподлобья глядит, ни в кого веры нет.

— Полно, боярин, на пустой живот о злыдне толковать. Прошу за стол.

На самом-то деле не об отдыхе Телятевского пекся Шаховской, а хотел, чтоб за чаркой у гостя язык развязался. Поди не каждый день из Москвы залетали такие птицы.

На славу постарался хозяин попотчевать боярина.

Яства подавались —

лучше не сыскать. Телятевский ел и пил изрядно, но ничего важного для хозяина не сказал. Тогда Шаховской сам повел разговор.

— Да, с Пашковым-то у нас промашка вышла, — произнес он. — Ежели он не переметнулся бы к Шуйскому, мы уже держали полуцаря за бороденку.

— Истома — змея подколодная, — согласился Телятевский.

— Строптив и горяч, — не осуждая Пашкова, но и не защищая, проговорил Шаховской. — Не захотел подчиняться холопу Болотникову. Оно и попятно. Да кто ж мог ведать…

Андрей Андреевич перестал есть, слушал молча. Ему ли не знать Болотникова! Когда ушел от него Иван самовольно, князь немало посокрушался. Что с ним сталось, долго не знал Телятевский. А оно вон как повернулось. Холоп его сделался гетманом царя Димитрия Иоанновича. Князь не сомневался, что истинный царевич Димитрий еще в давние времена умер в Угличе. Да не в том дело. С кем идти на Шуйского? Тут надобно многотысячное войско. Без мужиков не набрать такого…

— Что не пьешь, Андрей Андреевич, али мед мой горек? — спросил Шаховской.

— Мед твой хорош. А тебе, видать, несладко приходится.

— С чего взял, боярин? — насторожился Шаховской.

— А с того, что Болотников в осаде сидит. Обложен со всех сторон. Коли подмоги ему не будет — загублено дело.

— Эх, Истома, Истома!.. — гнул свое Шаховской: ему хотелось знать, как относится гость к Болотникову. — Коли обождал бы, пока Москва сдастся…

Ничего не сказал в ответ Телятевский.

— Что говорить, — продолжал Шаховской. — В одну упряжку не запрячь вола и медведя.

— А кем из них ты зришь Болотникова? — спросил вдруг гость.

Не ждал князь Григорий такого вопроса. Замялся.

— Не отвечаешь… Тогда слушай, что скажу. Болотников не вол: в упряжке не пойдет. И не медведь: на цепь не посадишь. Ежели хочешь его с кем равнять, равняй с соколом.

«Ишь, как молвил, — прикидывал Шаховской. — Сокол! А как ты будешь держать его? В клетке? Али волю дашь?» Но сказал другое:

— Прав ты, Андрей Андреевич, насчет подмоги. Выручать надобно Болотникова. — Шаховской немного помолчал. — Царевич Петр тут, в Путивле. Дал бы я ему войско, да отпускать не след. Самый раз ему теперь при мне быть.

— Царевич Петр, говоришь? — усмехнулся Телятевский.

— Он самый. Петр Федорович.

— Мы-то с тобой знаем, — князь решительно отодвинул кубок, — не было сына у Федора Иоанновича.

— Истинно говоришь, — Шаховской понизил голос. — Нам бы Москву взять, а там, глядишь, и царь будет, который надобен. Но покамест… — Шаховской выразительно умолк.

Некоторое время молчал и Андрей Андреевич.

— Вот что, — сказал он, и глаза его сверкнули. — Давай мне войско. А царевич Петр, ладно, пусть в Путивле сидит.