Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
Торопливо вбежал церковный служка и крикнул:
— Дозорны бают, едет!.. Из дозору признали!..
И враз загудели колокола во всех церквах. Владыка с клиром вышел из храма, направляясь к Чушковым воротам. [159]
За полверсты от Кремля встретила Илана стража Василия Васильевича во главе с начальником своим.
Скакал Иван среди кремлевских конников, и весело было у него на сердце. Слышны были отдаленные звоны церковные, и радостный, сияющий полдень в полном блеске своем стоял уж над расцветающей весенней землей.
159
Ч
Думал молодой государь о победе своей и о том, что славно все он измыслил и еще славнее исполнил; думал и о Марьюшке, и о Ванюшеньке, и о скорой встрече с ними и с Москвой всей. Но более всего то его радовало, что знал он, как лучше бить и преодолевать степных конников.
— Обходы, обходы, — шептал он, — вот оно, главное-то. Да еще многие дозоры и вестники, непрестанно вестники…
Думал он и о том, что всегда надобно, как бабка говорила: «Семь раз отмерь, один раз отрежь…»
— Ежели отрезать, то уж совсем напрочь! — сказал он вслух и рассмеялся.
У Чушковых ворот встретили Ивана клиры церковные, бояре и воеводы с полками из заставы московской, и посадские черные люди и сироты.
— Ура! Ур-ра! — не смолкали кругом крики народа, пока шел Иван рядом с владыкой, впереди клира церковного, к собору Михаила-архангела. Здесь встретил его на паперти князь великий Василий Васильевич и, заплакав от радости, всенародно обнимал и лобызал сына своего и соправителя.
Молебен благодарственный за победу и о здравии государей и воинов служил сам митрополит Иона и произнес потом слово похвальное юному государю, закончив его так:
— Удостоил мя господь дожить до славы твоей, Иване, когда ты настоящим государем становишься. Вся Русь тобе земно кланяется — и не токмо большие люди, а наипаче посадские черные люди и сироты, а святая церковь тя благословляет. Аз, многогрешный, ныне же заложу для-ради похвалы твоей церковь каменную — Похвалу Пресвятыя богородицы, приделаю к алтарю Соборныя Пречистыя, возле южных дверей…
Когда Иван, поздоровавшись с матерью, поспешно прошел в хоромы своей княгини Марьюшки, забыл он о всех делах и успехах своих. Будто сомкнулся для него весь мир в этих покоях, где Марьюшка и маленький спящий Ванюшенька теплой, сладостной лаской и негой переполнили его сердце.
— Никогда яз не вкушал такой радости, — говорил он, обнимая свою юную супругу, — не вкушал, Марьюшка, счастья подобного…
Никуда не захотел идти отсюда Иван; тут и обедал он, тут и почивал с семейством после трапезы…
Все же пробудился он ото сна в надлежащий час и пошел в свой покой, куда вызвал к себе молодого подьячего Федора Васильевича Курицына.
Сидя на любимом месте, возле самого окна, он с увлечением и жаром рассказывал другу своему о битве с татарами.
— Яз, — говорил он, — еще в Москве, как токмо весть о татарах пришла, вспомнил враз Оку-реку, что дугой к Москве у Коломны выгнулась, и все мне понятно стало…
— Она, Ока-то, словно водяной ров возле града, — подтвердил Курицын. — Коломну бережет и к Москве путь пресекает…
— Сие давно ведомо, — прервал его Иван, — токмо главного-то наши воеводы не разумели:
— Все воеводы наши тут всегда у всех переправ и бродов стояли и не пущали к ним ордынцев, а ежели…
— И сие все ведомо, — опять прервал Курицына юный государь, — а надобно было не токмо не пущать татар, а в дугу сию речную их загонять да обходом потом с тылу их бить. Когда же яз о сем с воеводами баил, усмехались они, но ослушаться не смели. Тогда вызвал яз брата Юрья, в ратных хитростях весьма скорометливого, и поведал ему все. Юрий же, хвалу мне воздав, придумал еще не токмо теснить татар к Коломне, а и хитростью манить их, якобы отступая с боем пред силой татарской. Когда же все сие свершилось, татар мы, яко рыбу в сеть, загнали, то и Басёнок и Стрига нас похвалили…
Иван помолчал, думая о военных делах, и добавил:
— Мыслю яз так: перво-наперво надобно всю окрестность знать, где бой принимаешь; засим надобно вражьи полки с боем на те места манить, где нам выгодно, и там их доржать; самим же в обход главной силы идти, где можно, дабы потом в тыл ударить…
— Велик ты, государь, в военных деяниях, — взволнованно воскликнул Курицын, — велик ты на воеводстве, как и в хитрости государствования!
Несть государя нужней для Руси, чем ты!..
Иван протянул руку другу своему, а тот горячо облобызал ее.
— Прав ты в едином, — сказал Иван, — хитрость государствования и хитрость ратная схожи, ибо рать токмо частица государствования: либо защита, либо ускорение замыслов государственных…
— Верно, — пылко отозвался Федор Васильевич, — нам рати надобны, дабы отбиться навсегда от татар…
— А для сего перво-наперво всех ворогов у себя на Руси истребить, дабы силой всей русской на татар идти…
Они замолчали, каждый отдавшись своим думам.
Постучав в дверь, вошел молодой воевода Иван Юрьевич Патрикеев. Иван обрадовался двоюродному брату, которого еще более полюбил после боя под Коломной за храбрость и сметливость в ратных делах.
— Что поведаешь, брат мой, — по-семейному встретил его Иван, — садись подле меня. Как здрав?
— Бог милует, а ты как здрав?
— Ну и меня милует. Садись ближе, сказывай.
— Государь кличет тя на думу о Вятке. Своевольничает Вятка-то… Меня отсылает государь.
Иван радостно усмехнулся, подымаясь со скамьи.
— Государь и без очей все видит. Всегда он чует, где зло против нас, — молвил он и, обратясь к Курицыну, добавил: — И ты иди с нами думу думать…
В опочивальне у великого князя уже сидели за столом второй сын его, князь Юрий, и воевода князь Димитрий Иванович Ряполовский.
— Ты, Иване? — спросил Василий Васильевич.
— Да, государь, с князем Иваном и Федором Васильевичем…
— Добре, добре, — молвил великий князь, — садитесь, думати будем о Вятке. Своевольничает вельми. Воеводы-то наши Перхушков, князь Горбатов да князь Семен Ряполовский ни с чем прошлый год вернулись, норовили вятичам!
Бают, посулы с них брали, сучьи дети…
— Государь, отпусти на сей раз князя Ивана Юрьича Патрикеева, — предложил Иван. — Видал яз его под Коломной, — храбр он и скорометлив. А про Перхушкова-то и князя Горбатова, может, бают напраслину. Может, просто бог им ума и сметливости не дал…