Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
— А скажи, Василь Сидорыч, — обратился князь Василий к дьяку Беде, — как, по-твоему, в сем осином гнезде гудеть ныне будут?
— Гуденье их все то же, государь, — ответил дьяк, — вся господа их к Литве и Польше гнет, под круля польского хотят. Особливо же зло на Москву мыслят из бояр: Борецкие, Селезневы, Сухащевы, Арзубьевы, Своеземцовы. У Своеземцовых-то, опричь иных имений, весь Важский уезд вотчина…
— Ну, а как житии люди? — перебил дьяка Василий Васильевич. — Купцы как?
— Житии, государь, и туды и сюды. Пошлые-то [161]
161
П о ш л ы е к у п ц ы — наиболее богатые, платящие большую пошлину.
— А владыка?
— Сам, государь, знаешь. По церковному-то за Москву он, мерзит ему латыньство, а все ж новгородец он. Вотчин же у него и казны поболе будет, чем у Своеземцовых-то и всех прочих. Свой полк из латников имеет. Токмо яз мыслю, ежели добра его не зорить…
— Да, — молвил Василий Васильевич, обращаясь к Юрию, — прав наш Иван-то. Есть трещина у Новагорода. Пора град крамольной по сей трещине наполы разорвать и под свою руку взять.
Василий Васильевич помолчал и, задумавшись, потом молвил:
— Да. В осиное гнездо едем. Токмо на страх их надеюсь. Иван-то в Москве, а они Ивана боятся, да и митрополит с ним. Сие страшно для владыки новгородского. Все же в гневе своем и злобе безумными люди бывают, против разума идут. Ну, да поглядим, как нас встречать будут. Передовые наши, чаю, у владыки уж сей часец. Где мы теперь?
— У Юрьева монастыря, государь, — ответил дьяк. — Яз мыслю, к владыке нам ехать…
Звон колокольный заглушил слова его, а возок остановился. Подскакал к нему воевода Федор Васильевич со стражей своей и, поздоровавшись, громко сказал:
— Игумен с братией встречает тя, государь. Владыка гонцов ему из своей тысячи пригнал, сказывал игумен-то…
Василий Васильевич ничего не ответил, только усмехнулся и с помощью Васюка и Юрия вышел из возка. Отслушал он молебен и после окропления святой водой пожертвовал монастырю крест напрестольный серебряный. После этого княжой поезд во главе с конниками двинулся к Софийской стороне Новгорода по льду озера Мячино, монастырской зимней дорогой.
— Государь, — сказал Юрий, — мы с Федор Василичем перво-наперво «окрестность оглядим», как сказывает Иван, а затем круг нашего постоя так конников своих расставим, дабы враз можно было во всякое время поднять их всех…
— Добре, добре, сынок, — отозвался Василий Васильевич, — токмо вот, где там на постой нам стать? Как ты мыслишь, Василий Сидорыч?
— Я мыслю, государь, — почтительно ответил дьяк, — что владыка новгородский встретит тобя у Софии с господой вместе, обед будет во Владычной палате, [162] где думает думу Совет господ. Вельми дивна сия палата.
Потолок у ней каменный, из четырех сводов, которые на столб каменный в середине палаты опираются, а все они красно расписаны…
162
В л а д ы ч н я, или Престольная палата, позднее известная под именем «Грановитой».
— Не главное сие, — перебил дьяка князь Юрий, —
— Мыслю, — продолжал дьяк, — наиболее добры для сего на Владычном дворе Никитские хоромы каменные в два яруса, али Великий терем с часами, али еще иные хоромы возле собора святой Софии.
Звон колоколов, справа и слева, заглушил разговоры. Поезд великого князя, проехав Людин конец и проездные ворота Спасской башни, теперь двигался уж по южной, княжой половине Кремля.
— Едем мы, государь, — кричал в ухо Василию Васильевичу дьяк Беда, — едем промеж церквей Покрова Пречистыя и Андрея Стратилата…
В этот миг покатился вдруг такой могучий гул, густой и низкий, как будто рев громовый, а сквозь гул этот, словно смех серебряный, словно жаворонки, звенели радостным перезвоном малые колокольцы…
Умилился Василий Васильевич от красоты такой и, сняв шапку, истово перекрестился.
— Гласы райские, — воскликнул он, — истинно гласы божьи!..
— По Пискупле [163] едем, государь, — продолжал кричать ему дьяк, — к звоннице соборной подъезжаем, а оттоль свернем влево, к святой Софии и ко Владычному двору…
163
П и с к у п л я — улица, искаженное «Епископская» — главная улица новгородского кремля.
Когда князь Юрий помогал отцу выходить из возка у южной Золотой паперти святой Софии перед Васильевскими вратами, горевшими и сверкавшими золотой насечкой русской златокузнецкой работы, новгородский архиепископ Иона и клир его в парчовых ризах, остановясь на ступенях паперти, запели молитвы. Потом, продолжая петь, двинулись все в знаменитый по всей Руси храм через Васильевские дивные врата, мимо шести надгробий над могилами похороненных здесь архиепископов новгородских.
У стены, противоположной входу, перед старинной иконой Корсунской божьей матери, владыка отслужил молебен и, благословив великого князя, спросил почтительно:
— Поздорову ли ехал ты, государь?
— По благости божьей здоров, — приветливо ответил Василий Васильевич и добавил: — Здесь же усладил яз душу свою райскими звонами соборной звонницы и скорблю токмо, что лишен радости очами зрети великолепие храма сего…
По предложению владыки государь со всеми своими спутниками прошел в придел рождества богородицы и приложился к мощам новгородского князя Мстислава Храброго, а под аркой придела этого — к мощам Никиты, епископа новгородского.
Князь Юрий, изумленный красотой и богатством собора, склонился к отцу и молвил:
— Вот Ивану бы все сие видеть!
— Увидит, бог даст, все увидит, — тихо ответил Василий Васильевич.
Из храма, взяв под руку великого князя, повел его к выходу сам архиепископ Иона через западные Сигтунские врата.
Эти врата, из сорока трех бронзовых пластин с литыми изображениями событий святого писания, были не менее изумительны, чем Золотые у южной паперти. Были они взяты новгородцами из разрушенной ими шведской крепости Сигтуны в тысяча сто восемьдесят седьмом году.
Слушая эти объяснения владыки, воевода Басёнок шепнул Юрию: