Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

Язвицкий Валерий Иоильевич

— Аминь, — ответили все, вставая и низко кланяясь нареченному митрополиту московскому и всея Руси.

Глава 15. В Угличе

До Углича из Ростова Великого княжичи с владыкой Ионой и молодым диаконом Алексием ехали в тяжелой монастырской колымаге сквозь дремучие чащи сырыми лесными дорогами. Колеса то и дело вязли в ямах и выбоинах, тонули в жидкой грязи гатей, разъезженных и не просохших после стоявшего зимника. Ведая все эти трудности вешнего пути, игумен Авраамиева

монастыря дал в поезд митрополита вместо одного кологрива двух да, кроме них, еще пятерых рослых служек с топорами и рогатинами. Служки ехали на двух телегах: один — спереди, другие — позади колымаги.

— Неровен час, медведь подвернется, — говорил игумен на прощанье, — много их у нас тут, али люди лихие встретятся, и то бывает…

Ехали долго среди темного леса, а небо лишь над дорогой да над просеками узкой полоской видели, но было тепло, цвело все кругом, и птицы шумели и звенели со всех сторон. Щебетали и посвистывали овсянки, мухоловки, трясогузки, славки, кричали дятлы, куковали кукушки, рассыпались в трелях дрозды, а порой в глубине бора, словно леший, хохотала серая совушка. Целый день порхали бабочки и мотыльки всякие, проносились, трепеща прозрачными крыльями, красные, желтые и синие коромысла, мелькали зелено-золотые бронзовки и разноцветные мухи, а на закате гулко жужжали майские жуки, и уже тонко звенели и толклись в воздухе комариные стаи…

Но Иван и Юрий только вполглаза и краем уха следили за лесной жизнью — с каждым днем их сильней и сильней томило нетерпение, жажда видеть отца и мать.

— А долго ли ехать-то? Скоро ли Углич? — спрашивал то один, то другой из княжичей.

— Экое испытание горькое, — молвил владыка вполголоса диакону Алексию, указывая глазами на княжичей, — сколь тревог вместо ласки и неги…

Усталые кони с трудом тащили тяжелую колымагу, хлюпая ногами в жидкой грязи, вылезающей между прелыми сучьями гати.

— Не провяли еще дороги-то, — сказал дьякон Алексий сочным молодым голосом и вдруг, радостно улыбнувшись, добавил: — И благодать же кругом господня, благорастворение воздухов!

Владыка одобрительно кивнул головой, всей грудью вдохнул весеннюю лесную свежесть и о чем-то задумался. Колымага в это время вдруг подпрыгнула слегка на бревнах гати и сразу встала, накренившись набок.

Княжич Иван, взглянув вниз, увидел, что оба левые колеса, соскользнув с гати, глубоко увязли в глинистой топи. Подбежавшие кологривы, багровея от напряжения, с трудом втащили переднее колесо снова на гать, но заднее не могли и сдвинуть, — так глубоко, выше ступицы, оно утонуло в липкой грязи.

— Ты, Микитка, поздоровей меня, — сказал старший кологрив, — тащи колесо-то, как тобе крикну, а я коней подгоню. Норови токмо на гать прямо!

Мы его конской силой вызволим…

Старик рысцой побежал к лошадям. Княжич Иван, взглянув ему вслед, неожиданно увидел на дороге за гатью мужиков с рогатинами и топорами.

Обогнув передовую телегу со служками, они

приближались к колымаге. Иван испугался и крикнул:

— Лихие люди идут!

Диакон побледнел и, быстро высунувшись из колымаги, тревожно взглядывал вперед через лошадей.

— Всего четверо, — сказал он, успокоившись, — а нас боле десяти. Не бойся, Иване. Может, просто бортники аль медвежатники. Вишь, у одного две рогатины на плече.

Мужики, поровнявшись с колымагой, молча поклонились, а один из них, чернобородый богатырь, наклонился к пыхтевшему Микитке и, ухватясь за колесо, разом выволок колымагу на бревна.

— Ишь ты, Илья Муромец, — сказал Иона, — благословил тя господь дородностью. Бортничаете, чада мои, али медведя промышляете?

Прохожие, взглянув в колымагу и увидев духовных лиц, почтительно сняли шапки.

— Нетути, — ответил чернобородый, — мы из деревни своей, вот тут недалечко, к князьям Ряполовским идем…

Владыка метнул острый взгляд на прохожих, прервал чернобородого быстрым вопросом:

— Не на рать ли, чада мои, за князя великого?

Чернобородый замялся и оглянулся на своих, словно ожидая их указаний.

— Давно мы, отче, о том прослышали, — ответил за чернобородого старший из мужиков, испытующе поглядывая на владыку, и, выступив вперед, сам спросил в упор: — А ты, отче, благословишь ли на такую рать-то?

Владыка Иона улыбнулся и произнес громко и отчетливо:

— Да благословит вас господь на святое дело, на рать за великого князя нашего Василия Васильевича. Да спасет и помилует его господь!

— Аминь, — заключил диакон Алексий и, обратясь к прохожим, добавил: — Подходите к руке владыки.

Приняв благословение, мужики радостные двинулись дальше. Тронулась и колымага. Иона долго смотрел перед собой задумчивым, невидящим взглядом, но тихо улыбался. Потом, обратясь к диакону Алексию, молвил:

— Ежели сироты идут за князя великого, не усидеть Шемяке на Москве.

— Дай того, господи! — воскликнул диакон.

Владыка помолчал немного и, обратясь к княжичам, заговорил шутливо:

— Примечайте, дети мои, какие речи сироты доржат. Старик-то, что меня пытал, мужик умной! Вишь, как он речь обернул, дабы нас к ответу принудить да вызнать, как мы о князе мыслим. У вас, на миру, говорят: «Не наша гребта попа каять — на то другой поп есть», а вот тут сироты самого митрополита покаяли…

Владыка тихо рассмеялся и добавил:

— Вельми хитрый народ!

Только на пятые сутки, к обеду, расступились вдруг глухие леса сосновые, словно в сказке какой, по щучьему велению. Блеснув широкой полосой, более чем в двести саженей, заиграла легкой рябью на солнышке Волга-матушка. В глубине ж ее, у правого крутого берега, белыми пятнами дрожат отраженья высоких углицких церквей и звонниц, градских и монастырских, белокаменных стен и башен, а меж них сверкающими змейками скользят отблески золотых крестов и маковок.