Иван III
Шрифт:
(Успех финансовой «шутки» с Тревизаном, похоже, вдохновил Ивана на сходную проделку и с Контарини. Великий князь объявил обнищавшему за время пути дипломату, что берет на себя все те значительные долги, которые тот вынужден был сделать, чтобы вырваться из рук татар. Зная привычки Ивана, можно усомниться в том, что он действительно расплатился за Контарини. Но то, что знатный венецианец, возвратившись на родину, тем или иным способом вернул великому князю соответствующую сумму, едва ли подлежит сомнению.)
Но вернемся к неторопливому развитию матримониальных планов Ивана III. Удивительно, но факт: ни в 1470, ни в 1471 году Москва не проявляла активности в этом вопросе, который как бы повис
Чем объяснялась эта затянувшаяся пауза? Неизвестно. Возможно, Иван был занят сложными расчетами, связанными с началом борьбы за Новгород. В этой крупной игре, где религиозная риторика играла далеко не последнюю роль, ему нужна была «чистота риз». Облачившись в тогу борца с «вероотступниками», он не хотел давать повода для подобных обвинений в свой собственный адрес. Равным образом ему не хотелось тогда вступать в конфликт с митрополитом, активно участвовавшим в антиновгородской кампании. Знаменательно, что возобновление переговоров с Римом совпало с окончанием первого похода на Новгород. 1 сентября 1471 года Иван торжественно вернулся из Новгорода в Москву, а 10 сентября в столицу прибыло новое посольство из Италии. Его глава Антонио Джислярди по поручению папы должен был вновь пригласить московских бояр в Рим за невестой.
О приближении столь необычных послов в Москве, конечно же, узнали заранее. Можно не сомневаться в том, что 1 сентября, в день возвращения Ивана III из новгородского похода, митрополит Филипп был уже осведомлен об этой новости. Летописи отметили демонстративную холодность, проявленную им при встрече великого князя: тогда как вся родня и весь московский двор встречали победителя за несколько верст от столицы, святитель встретил его лишь возле Успенского собора, «толко с мосту болшего сшед каменого до кладязя площадного, со всем освященным собором» (31, 292). Эту фразу следует понимать так: митрополит, встречая великого князя, спустился по ступеням высокого южного крыльца Успенского собора и, пройдя несколько шагов, остановился у колодца, находившегося на Соборной площади (111,110). Учитывая повышенное внимание к церемониалу, присущее Ивану III и не раз проявленное им в отношениях с новгородцами и псковичами, можно не сомневаться: князь понял смысл этого демарша. Однако теперь старый иерарх мог гневаться сколько ему было угодно: игра была уже сыграна.
В Москве не любили торопиться в важных делах и над новыми вестями из Рима размышляли месяца четыре. Наконец, все размышления, сомнения и приготовления остались позади. 16 января 1472 года московские послы, главным среди которых был пока еще все тот же Иван Фрязин — Джан Баттиста делла Вольпе, — отправились в далекий путь. Это было поистине трогательное и величественное зрелище. Через бесконечные заснеженные пространства, через многие границы и государства просыпавшаяся Московская держава потянулась к лучезарной Италии — колыбели Возрождения, главному поставщику идей, талантов и негодяев для всей тогдашней Европы.
23 мая посольство прибыло в Рим. Москвичи были с честью приняты папой Сикстом IV, сменившим умершего 28 июля 1471 года Павла П. В подарок от Ивана III послы преподнесли понтифику шестьдесят отборных соболиных шкурок. Отныне дело быстро пошло к завершению. Через неделю Сикст IV в соборе святого Петра совершает торжественную церемонию заочного обручения Софьи с московским государем. Роль жениха исполнял Вольпе. В ходе церемонии выяснилось, что он не приготовил обручальных колец, которые были необходимым элементом католического обряда. Впрочем, этот казус замяли и помолвку благополучно довели до завершения.
В конце июня 1472 года невеста в сопровождении московских послов, папского легата Антонио Бонумбре, греков Дмитрия и Юрия Траханиотов и многочисленной свиты отправилась в Москву. На прощанье папа дал ей продолжительную аудиенцию и свое благословение. Он распорядился повсюду устраивать Софье, ее свите, а заодно и московским
Из трех возможных маршрутов путешествия — через Черное море и степь; через Польшу и Литву; через Северную Европу и Балтику — избран был последний. Он представлялся наиболее безопасным. После долгого пути через всю Европу с юга на север: от Рима до Любека и далее морем до Колывани (Таллина), а оттуда сушей на Юрьев (Тарту), — Софья прибыла во Псков. Это был первый русский город на ее пути. Здесь по распоряжению Ивана III будущей великой княгине была устроена торжественная встреча с хлебом-солью и ритуальной чарой вина. За ней последовало торжественное богослужение в городском соборе. Через несколько дней Софью встречал Новгород во главе с владыкой Феофилом.
Между тем в Москве на митрополичьем дворе с особым вниманием собирали вести, относившиеся к приезду Софьи. Уже во Пскове всеобщее внимание привлек находившийся при ней папский легат. Он выделялся из свиты «царевны» не только своим красным облачением и властным поведением, но и тем, что перед ним слуги постоянно носили огромное католическое распятие. Это был наглядный символ католического вторжения на Русь.
В Москве не хотели омрачать свадьбы скандалом, который мог устроить либо папский легат, либо митрополит. Последний, узнав о вызывающем поведении легата, предъявил великому князю своего рода ультиматум: «Не мощно тому быти, кое въ град сыи ему внити, но ни приближатися ему; аще ли же тако учинишь, почтити его хотя, но он въ врата граду, а яз, богомолец твои, другими враты из града; не достоит бо нам того ни слышати, не токмо видети, поне же бо (потому что. — Н. Б.) възлюбив и похваливыи чюжую веру, то своей поругался есть» (31, 299).
Иван немедленно отозвался на ультиматум митрополита. «Слышав же сие князь великы от святителя, посла к тому лягату, чтобы не шел пред ним крыж (польское наименование четырехконечного католического креста. — Н. Б.), но повеле скрыти его. Он же постоа мало о том и по том сотвори волю великого князя, а боле стоал о том Фрязин наш Иоанн денежник, что бы то учинити честь папе и тому послу его и всей земли их, како тамо ему чинили…» (31, 299).
Некоторые новые подробности этого примечательного эпизода сообщает Львовская летопись: «Егда же приеха с царевною Фрязин, посла князь великий боярина своего Федора Давыдовича (героя битвы на Шелони воеводу Федора Давыдовича Хромого. — Н. Б.) противу, и повеле крыж у легатоса отнявши, да в сани положити, а Фрязина поимати да и пограбити; то же все сътвори Федор, за пятнадцать верст встретил еа. Тогда же убояся легатос» (27, 299).
В четверг 12 ноября 1472 года Софья, наконец, прибыла в Москву. В тот же день состоялось ее венчание с Иваном III. Очевидно, этот день был избран не случайно. На следующий день праздновалась память святого Иоанна Златоуста — небесного покровителя московского государя. Службы в его честь начинались уже 12 ноября (139, 353). Отныне и семейное счастье князя Ивана отдавалось под покровительство великого святителя.
Официальные великокняжеские летописи утверждают, что Ивана и Софью обвенчал сам митрополит Филипп в деревянной церкви, устроенной внутри строящегося тогда нового Успенского собора (31, 299). Однако неофициальные летописцы, которым в данном случае следует верить, сообщают иное. Обряд венчания совершал «коломенский протопоп Осея» (Осия), «занеже здешним протопопом и духовнику своему не повеле, занеже вдовцы» (27, 299).