Иван Калита

Торубаров Юрий Дмитриевич

– О чем задумался, князь? – спросил митрополит.

– Над вашими словами, батюшка, – и повернулся в сторону старца.

– Я так и подумал, – сказал Петр и тоже посмотрел на окно. Может быть, он в это время мысленно молился, прося о чем-то Всевышнего. Но князь увидел, как ворон, взмахнув крыльями, слетел с купола.

– Вся власть от Бога, – проговорил митрополит, уже глядя на Ивана Даниловича, – по сану всем честь отдавай.

– Вы правы, владыка. Я верю, что ваши слова идут от чистого сердца и вашими устами говорит сам Бог, который повернулся к Руси с вашим появлением. Но мне думается, –

в его сознании почему-то всплыла только что виденная картина: черный ворон на кресте, – что ваше благословение поможет мне получить у хана почетный ярлык на великое княжение.

Карие глаза митрополита, доселе глядевшие тускло и отреченно, вдруг заблестели. В них будто пробудилась жизнь.

– Тороплюсь я, Иване. Чувствую, деньки мои сочтены.

– Да что вы, владыка! – воскликнул горячо князь. – Мы еще не раз с вами помолимся в Успенском соборе!

– Помолимся, помолимся, – с какой-то болью в сердце произнес он.

Князя резанули его слова. Он не то чтобы уважал митрополита, нет, он любил его, как мужчина может любить дорогого ему человека.

– Да, князь, только не надо забывать о своей душе, о ее спасении. Я буду молиться за тебя. Ты послушал меня, не стал мстить за брата, съездил в Тверь, оставив месть тому, кто знает все пути и судьбы. Молись и твори милостыню.

После этих слов митрополита князь неожиданно поднялся и нервно заходил по опочивальне.

– Что с тобой, Иване? – спросил митрополит, ногами нащупывая чувяки.

– Прости, батюшка, – Иван Данилович подошел к старцу, опустился на одно колено и взял его руку. – Грешен! – заявил он.

– В чем твой грех, мирянин? – откуда взялась сила у старца, голос его прозвучал требовательно.

Князь поднялся. Глядя в глаза Петра, заявил:

– В мое сердце вошла жена Александрова. И нет моих сил ее вырвать. Знаю, что грешно, но не могу с собой сладить. Стоит она передо мной. Что с собой ни делал, чтобы прогнать ее или обойти, не получается.

Митрополит сел, расправил одеяло и подвернул под себя.

– Что сказал – это хорошо. Я помолюсь за тебя, Иване, – заговорил Петр спокойным голосом, – крепись, сын мой. Знаю, что у такого человека, как ты, что войдет, то трудно назад вытащить. Крепись, друже. Главное – не сотвори насилия. Тяжким будет этот грех, – митрополит, склонив голову, посмотрел на князя, которого любил всем сердцем.

Митрополит поднялся и, шаркая ногами, пошел к двери:

– Иди за мной, Иване, – не оглядываясь, сказал он.

В прихожей их ожидал монах. Он вопросительно посмотрел на митрополита.

– Сиди, – сказал ему Петр.

Князь знал этого монаха как человека рассудительного, начитанного, наделенного даром убеждать людей. И не преминул сказать митрополиту:

– Нравится мне Иоанн, добрая будет замена.

Митрополит остановился:

– Острый у тебя глаз, Иване. Боюсь только, Константинополь не согласится.

Князь прищурил глаза:

– А что, когда я вернусь из Сарая, не навестить ли нам патриарха?

Митрополит рассмеялся. Но его смех перешел в кашель.

– Батюшка, я мигом, – воскликнул Иван Данилович, повернувшись перед старцем.

Петр успел схватить его за рукав.

– Не надо, прошло, – сказал он, поняв, что князь хотел вернуться в опочивальню,

чтобы принести один из настоев.

Они вошли в узкую небольшую комнату. Там на столе перед окном были выставлены иконы.

– Иване, – торжественно начал митрополит, – это мое творение. Я их выполнил на древе из Афона, изготовленного руками святого монаха Иулия. Я знаю многих русских князей. Но ты превосходишь всех своим благочестием, и я передаю тебе эти иконы. Пришли человека, пусть их заберет.

Князь встал перед старцем на колени.

– Владыка! – воскликнул он и стал целовать его руки. – Не было и не будет у меня дара дороже этого. И только своими руками я понесу это бесценное сокровище.

Как ни крепился старец, но от этих слов у него на глазах появились слезинки.

Князь поднялся, скинул корзно, посильнее опоясал себя ремнем и, бережно беря по иконе, стал складывать их за пазуху.

– Я, батюшка, понесу их у своего сердца.

Вернувшись к себе, он прошел в молельную комнату и бережно выставил их на иконостав. Когда вышел из нее – а туда никто не имел права входить, – отрок, поджидавший князя, сказал, что в гриднице его давно дожидается боярин Кочева. Князь заспешил в гридницу, да так быстро, что отрок еле обогнал его, чтобы открыть дверь. Кочева поднялся при виде князя и склонил голову.

– Василий, ты слышал, что пронский князь продает села?

– Что, с ханом не может расплатиться? – ухмыльнулся боярин.

– Похоже, что так, – ответил Иван Данилович.

– Ты, князь, решил брать? – спросил боярин.

– Ты помнишь слова Иакова, которые очень ценит Петр: «вера без дел мертва».

Боярин кивнул.

– Сейчас многие поговаривают, что пора освободиться от татарского ига, – продолжал князь, – а как освободиться?

Василий молчал. Он был удивлен разговором, затеянным князем. Раньше он от него подобного не слышал, хотя многие князья не скрывали своих намерений. Боярин уже подумывал, что Ивану Даниловичу нравится такая жизнь. Оказывается…

– То-то! – торжествующе произнес князь. – Если мы соберем и двинем на Узбека двадцать полков, он выставит против нас в десять раз больше. И чем кончится этот героизм? – и сам ответил: – лишними смертями и новой данью, которая прижмет смерда к земле в три погибели.

Боярин поддержал князя:

– И тот побежит в Дикое поле.

– Вот, вот! – кивнул Иван Данилович.

– Князь, что я тебе скажу, а ведь копить силу начал еще твой отец, царство ему Небесное. Мудрый он был человек, когда стал подгребать под себя. Помнишь, как пленил Константина Романовича и отхватил полкняжества Рязанского?

Иван Данилович только усмехнулся, потом сказал:

– А мой брат Юрий?

– Да, да, – поддержал его Кочева, – тоже пленил можайского князя Святослава Глебовича.

– Вот так-то, без особых войн набирается сила. – князь с улыбкой спросил у боярина: – будем брать эти села?

– Будем!

Князь, довольный, рассмеялся:

– Так-то. Галич, Углич, Белоозерье тоже будут наши.

ГЛАВА 9

Алим в это утро проснулся раньше обычного. Да и ночь прошла у него прескверно, потому что наступал день, когда надо было прощаться с парнями.