Иван Кондарев
Шрифт:
Служанка взяла у него мокрый зонтик и пальто. Александр Христакиев энергично поднялся по лестнице и поцеловал нервную, жадную руку Дарники; в ответ она многозначительно сжала его пальцы.
— Будет еще кто-нибудь? — словно невзначай спросил он, отвечая улыбкой на улыбку хозяйки.
Даринка приложила палец к ярко накрашенным губам:
— Говорите тихонько. Я нарочно никого не пригласила на сегодняшний вечер, да и дождь вот… Никола у себя в кабинете. Ну, пойдемте, пойдемте, я расскажу вам важные новости. — И, взяв его за руку, она увлекла его в глубь гостиной. Они уселись на скамье в самом дальнем уголке.
— Антония? — прошептал Христакиев.
— Да, да,
Даринка вытащила из-за манжета платочек, чтоб утереть еще не набежавшую слезу.
— Сегодня я позволила себе намекнуть ему о вашем предложении. Не беспокойтесь, я приподнесла это как мою собственную идею. Он даже слушать не желает. Рано еще, мол, выдавать ее замуж. И мой супруг, — Даринка печально покачала головой, — чтоб угодить ему, самым подлейшим образом согласился с ним.
Христакиев весь вспыхнул от гнева.
— Мы ведь с вами договорились, госпожа Хаджидраганова, не поднимать этого вопроса. И вообще держать это в тайне, — сказал он холодным, официальным тоном.
— Все получилось само собой, господин Александр, — не задумываясь, ответила она тихо, с той наивной уверенностью, с какой женщины обычно находят всему оправдание. — Я решила, что это самый подходящий момент, так, думаю, будет верней, особенно если вы намерены действовать.
Христакиев нетерпеливо прервал ее:
— Антония согласна?
— Париж ее, конечно, соблазняет, но из-за вас ей трудно на это решиться. Она вас любит, господин Александр, хотя и не так, как может любить зрелая женщина. И если вы окажете на нее воздействие, вы сумеете достичь цели.
— Мое положение в обществе не позволяет мне идти на скандал, — сказал он, нахмурившись. — Я рассчитываю на вас, только на вас, сударыня.
Она растерянно заморгала, обиженная его холодностью. Ждала, что он скажет дальше.
Он снова почувствовал двусмысленную близость, установившуюся в последнее время между ними. Даринка надеялась, что, став зятем, он наведет в доме порядок, будет контролировать Николу и не позволит ему больше делать глупости. Пусть женится на девчонке, она не будет тратить деньги хаджи Драгана на поездку в Париж и не будет требовать наследства. Пускай околпачит старого чорбаджию, которого Даринка ненавидит за его гордыню и неуемную любовь к внучке. Наконец, она питала тайную надежду, что потом, когда этот красивый и сильный мужчина станет жить под одной с нею крышей, ей, уже потерявшей надежду обзавестись ребенком, удастся хотя бы…
Все это и были те невидимые нити, с помощью которых Христакиев держал в своих руках эту женщину.
— Теперь все зависит от Антонии, но я даже не могу рассчитывать на ее согласие. Однако, если она будет настаивать, дед может и уступить ей.
Даринка с участием поглядела на него.
— Нет, это не тот путь.
— Тогда какой же?
— О, господин Александр, неужели такой мужчина, как вы, не может совладать с влюбленной девушкой и выжившим из ума стариком?!
— Но как? Ведь вам хорошо известно, что я даже не могу встретиться с Антонией наедине.
— Потому что вы этого желания никогда не высказывали.
— Раз так, то я прошу вас об этом и буду вам обязан
Даринка беспокойно поглядывала в другой конец гостиной, где находилась дверь в кабинет ее мужа. Оттуда послышался какой-то подозрительный шорох, и она встала. Поднялся и Христакиев.
Дождь на улице лил по-прежнему. В гостиной было уютно и тиха Здесь словно бы собралось все тепло этого дома.
— Я хочу зайти к нему, — сказал Христакиев.
— Да, да, пожалуйста. Я позову его. Одну минутку. Извините.
Христакиев следил глазами за ее коротковатыми, полными ногами, которые мягко и быстро засеменили на высоких каблуках по ковру.
Игра в покер явно не клеилась, несмотря на несколько нервозную оживленность Христакиева и его готовность проиграть. Никола выглядел рассеянным; во время сдачи карт говорил о политике и о своих денежных делах, которые шли, мол, на поправку.
— В конце концов, мои шер, на политике ничего не заработаешь, только зря потеряешь время.
Христакиев думал об Антоанете. До десяти часов девушке надлежало находиться возле деда, пока старик не ляжет спать. После этого можно было ждать, что она спустится к ним. Размышлял он и относительно поведения своего отца. Откуда знает старик, какие у него отношения с Антонией, и подозревает ли он о его намерениях? Ясно, он допускает их и одобряет его! Значит, тогда и он не рассчитывает на успех, если идти по пути благопристойному. Тем лучше, не будет никаких неожиданностей — он сам ему подсказывает, как следует поступать, но как отец, вполне естественно, не говорит ему этого прямо… В голове Христакиева почему-то промелькнула мысль о встрече с Анастас нем Сировым, но это было не столь уж важно и оснований для беспокойства не давало. Больше всего его тревожил хаджи Драган, этот упрямый старый мул с его допотопной моралью! Чтобы заслужить его расположение и не вызвать подозрений, Христакиев держался с Антоанетой в высшей степени официально: виделся с нею у них дома, но только когда его приглашали Никола и Даринка, а также в гостях и в общественных местах. Между ними возникла какая-то близость, а возможно, и любовь, но вопреки уверениям Даринки, он не надеялся на такое чувство. Может ли увлечение такой кроткой девушкой быть сколько-нибудь серьезным? Александр Христакиев смотрел на свою избранницу с той снисходительностью, с какой смотрит зрелый и умный мужчина на красивую родовитую невесту с солидным приданым, — с нею должен был начаться важный этап его жизни. Но в то же время она влекла его и как женщина. Лучшей партии и не сыскать.
— Пае, — сказала Даринка.
— Три валета, — сказал Никола и зевнул.
— Туз. — Христакиев снова выиграл.
Ему везло. Никола же утратил всякий интерес к игре.
— Дай-ка нам по рюмочке коньяку, — сказал он жене.
Его миндалевидные глаза казались усталыми и озабоченными. Никола покрутил ус, засунул пальцы в проймы жилета.
— Ты читал вчера «Земеделско знаме»? Пишут, как наш Буров в Румынию улизнул. [102] На телеге добрался до Белене. Оттуда свиштовцы перебросили его в Зимнич.
102
После провала выступления сторонников Конституционного блока в Горна-Оряховице (август 1922 г.) Буров был вынужден эмигрировать.