Иван Кондарев
Шрифт:
— Господа, мы… Прошу вас, разойдитесь, господа, иначе будет кровопролитие, — кричал Винаров. — Наш товарищ прав… Он защищал свою честь. Я офицер и не позволю… Не позволю издеваться над нашими погонами!
Держа за руки Балчева, он, отступая, пробивал себе дорогу среди враждебных лиц и горящих злобой глаз.
Отставший от них Тержуманов схлестнулся с чиновником. Присмиревший на миг Балчев вырвался, как раненый зверь, из рук Винарова и помчался по аллее к выходу. Вслед за ним пустились мальчишки. Кто-то ударил Винарова по спине, толпа, как волна, увлекла его и бросила на кусты, обрамлявшие аллею. Раскинув руки, чтобы не упасть, он ухватился за ветви и, выскочив на лужайку, побежал в глубь сада. За ним, пригнувшись и придерживая саблю, бежал Тержуманов, подгоняемый криками, свистом и улюлюканьем…
Еще не было
На середине ее чернела изрезанная колесами телег сохнущая грязь. В заросших репейником канавах блестела вода. Знойное марево дрожало над обмазанными глиной домишками и разгороженными дворами. Улочка млела в сонной тиши и густом запахе влажной земли.
Кондарев, нахлобучив на глаза шляпу и неся на руке пиджак, шагал по тропинке, обходя сверкающие на солнце лужи. Воспоминание об утренней встрече с Христиной угнетало его. Чем яснее вставали в памяти ее слова, тем более необъяснимым и обидным казалось происшедшее. Злило и предстоящее собрание у Янкова, потому что и там придется скрывать свои подлинные мысли и чувства.
Он знал слабость Янкова — командовать, подчинять всех себе. Его мандат депутата — Янкова четырежды выбирали народным представителем, — связи с руководством коммунистической партии и политическая деятельность в околии высоко подняли его авторитет. Он пользовался широкой известностью и как адвокат. Способствовали этому и его ораторский талант, и доброе имя отца, некогда одного из влиятельнейших людей во всей округе, друга и сподвижника Стамболова.
Кондарев не доверял Янкову; ему не нравилась его самоуверенность, многословие, его слабость объяснять любое политическое событие готовыми формулами, которые он с легкостью фокусника извлекал из памяти при первой необходимости, его показная готовность идти на жертвы. Почти все свое жалованье депутата Янков раздавал десятку оборванцев, которые вечно околачивались возле его конторы и дружно встречали при возвращении из столицы. Он умел «подавать» себя «народным трибуном», болеющим душой за бедняков. Не имея права защищать дела в судах, он передал свою обширную клиентуру Кесякову и Генкову. Оба адвоката зарабатывали на этом немалые деньги и горой стояли за своего шефа. Янков частенько брал у них взаймы без отдачи. Кондарев во всем этом видел одно позерство.
Он знал, что Янков не простит ему злополучную дискуссию. У них и прежде бывали стычки, а теперь конфликт еще более углубился.
Свернув в переулок, вдоль которого тянулись кирпичные ограды и старые шелковицы, он услышал звуки скрипки. Играла Люба, жена Янкова. Мелодия перемежалась сердитой перебранкой скворцов, перелетавших с дерева на дерево. Дом, который снимал Янков, стоял на углу улицы за высокой, побеленной известкой оградой.
«Как бы не появиться раньше времени», — подумал Кондарев, натягивая на плечи пиджак. Сквозь звуки скрипки и детские голоса во дворе он расслышал голос Кесякова, а ступив на цементированную дорожку, ведущую к домику, увидел в открытом окне спину Тодора Генкова. Адвокат, набросив белый пиджак на спинку стула, заразительно смеялся. Из комнаты доносились и другие голоса.
По числу головных уборов в прихожей Кондарев догадался, что все уже в сборе, и, не постучав, вошел в гостиную.
За овальным столиком посреди небольшой комнаты сидели Кесяков, Ташков и Сотиров. Между ними, словно учитель меж своих учеников, восседал Янков в жилетке с распоротой на спине подкладкой, с очками на носу и читал вслух «Земеделско знаме». [49] Вскидывая то и дело брови и поднимая вверх указательный палец, он с насмешливой миной пересыпал ироническими замечаниями прочитанное. Остальные члены комитета, сидя на кушетке под большим портретом Карла Маркса, внимательно слушали, готовые рассмеяться в нужном месте. На стуле возле стола сидел инвалид Харалампий, вытянув рядом с костылем обитую черной кожей и забрызганную грязью деревянную ногу. Заметив Кондарева, Янков с недовольным выражением повернул к нему свою лохматую голову. Своим взглядом он так напоминал младшего Джупунова, что Кондарев невольно усмехнулся. Он все забывал, что они двоюродные братья.
49
орган
— Садись, Кондарев. — Янков обвел глазами комнату в поисках места, куда бы его пристроить, но, увидев, что Генков уступил ему место у окна, продолжал свои комментарии: — Ежели в том, что он называет своим Верденом, [50] столько бестолочи, дряни, ничего удивительного не будет, если он падет, как гнилая груша. Тут надо только тряхнуть как следует. Но в данный момент — это совершенно ясно — его Верден нужен международному капиталу, чтоб, маскируясь, растоптать конституцию и осуществить контрреволюционную политику Антанты против Российской Советской Республики.
50
Стамболийский сравнивает победу возглавляемой им крестьянской партии с битвой при Вердене (февраль — декабрь 1916 г.), где французской армии ценой колоссальных потерь удалось сдержать натиск германской армии.
Кондарев спросил, о чем идет речь.
— О Вердене. Стамболийский снова удостоил прессу мудрейшей статьей. Сравнивает свою «жакерию» [51] с Верденом и похваляется, что его правительство не падет никогда, — сказал Генков.
Кесяков обратился к сидящему справа от него Харалампию:
— Безземельные и малоимущие сельские массы не были и не будут на их стороне.
Инвалид беспокойно ерзал на стуле. Его нервировали доносившиеся из соседней комнаты звуки скрипки.
51
Жакерия — крестьянская война во Франции (1358), способствовавшая освобождению крестьян от личной зависимости.
— По-вашему, мы уже создали единый фронт и, как только падет Стамболийский, сельские массы сразу же повернутся к нам. И такое говорят коммунисты, как ты, бай Кесяков! А как быть с резолюцией по техническому сотрудничеству, а?
— Ты до сих пор не можешь понять! Все тебе не ясны директивы! — сердился Кесяков.
Янков вмешался в спор. Он повторил тезисы резолюции четвертого конгресса Коминтерна по вопросу о тактике. Единый фронт, пояснил он, вовсе не означает коалиции, принцип непримиримой и самостоятельной борьбы остается в силе. Единый фронт следует организовывать снизу, непосредственно в массах.
~ — Массы с нами, но мы-то не с массами, — упорствовал инвалид. — Не хватает только выгнать из партии смельчаков, которые настаивают на пролетарской революции, потому что нам не до революции.
— Никто не собирается никого выгонять, ты не слушаешь, о чем мы говорим! — перебил его Янков. — Сбил вас с толку Ленин своим союзом рабочего класса с крестьянством. Вы не хотите призадуматься над тем, что между нами и русскими большая разница. В России крестьянство совсем не то, что у нас, у них нет Земледельческого союза, как у нас, нет междусоюзнической комиссии, репарационного банка, иностранного капитала и меньшевизма, выступающего в открытом союзе с буржуазией! Забыли вы стачку девятнадцатого года, [52] когда оранжевая гвардия двинулась на нас вместе с буржуазией. Если послушать вас, то придется отречься от парламентской борьбы, от коммун, сдать позиции, завоеванные двадцатилетней борьбой, похоронить престиж партии!.. Вам хочется как можно скорее свергнуть буржуазию и захватить политическую власть. Но как? Силами неподготовленной и необученной массы? Без участия безземельных и малоземельных крестьян и городской бедноты? Буржуазия с каждым днем теряет свое влияние в массах. Мы и земледельцы — самые крупные партии в стране, и между нами неизбежна борьба за массы. Другого пути нет!
52
Стачка девятнадцатого года. — Имеется в виду стачка болгарских железнодорожников и работников связи с дек. 1919 по февр. 1920 г. В борьбе против бастующих значительную роль сыграли вооруженные отряды так называемой «оранжевой гвардии», созданной руководством БЗНС для борьбы не только с силами реакции, но и с революционным рабочим движением.