Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Короткий бой, крики, и вот уже гонят татары пленниц. Они связаны друг с другом длинными волосами. Женщины не плачут, они покорились судьбе. Но там, где были их жилища и храбро сражались болгарские мужчины, остались порубленные тела…
Доволен маленький Бочюка, он визжит, хлопает в ладоши. Кто может сразиться с татарскими воинами, разве только Аллах?
Открыл глаза посол, приподнял полог кибитки. Земля уже местами покрылась первой зеленью. Поезд тянулся вдоль какой-то речки. Камыши пускают зелёные побеги. На плёсе плавают утки.
Выбравшись из кибитки, посол прошёлся по земле, размял ноги и подозвал слугу-татарина. Тот побежал исполнять повеление хозяина.
Бочюка пожелал, чтобы дальше в его кибитке ехала молодая жена. Посол даже имя её не успел запомнить. Да и к чему?
Молодая жена должна быть послушной и исполнительной…
От Ельца посла сопровождали конные разъезды великого московского князя. В Новосиле их сменили другие, и так до самой Калуги. А от Калуги до Серпухова, а потом и Москва…
В Москве Бочюка поставил шатры на Таганке. А за Земляным городом, где на сочных лугах трава поднялась, табунщики коней на выпас пустили.
Неделю и другую живёт ханский посол в Москве. Побывал у него боярин Борис Матвеевич Слепец-Тютчев, грамоту Ахмата принял, а когда великие князья посла примут, не сказал.
Запоздалые дожди успели выправить зеленя, они поднялись, заколосились в срок. Наливалось зерно, желтело, радовала и греча, а на огородах удался лук и капуста, репа и просо. Год, грозивший неурожаем, обещал быть щедрым.
В то утро великий князь Иван Молодой намерился съездить на заимку, где уже много лет живёт отпущенный на волю великим князем старый холоп Матвей.
День сулил быть ясным и по-весеннему тёплым.
Санька подвёл коня, намерился сопровождать, но Иван отказался.
Едва проторённая дорога вела лесом. Молодой великий князь ехал один, и ничто не мешало ему думать. Вернул отец братьев. С виду будто помирились князья Андрей и Борис, признали власть великого князя, а так ли на самом деле? Может, до первой обиды?
Лес ожил, зазеленел. Огласился криком птиц, щебетом и какими-то таинственными звуками, неведомыми Ивану.
Посла ханского Бочюку вспомнил. Видать, понимает Ахмат, с Москвой лучше в мире жить…
От главной дороги, что вела к Троице-Сергиевой лавре, в лес сворачивала редко хоженная тропинка. Великий молодой князь свернул на неё.
Ветки деревьев опускались низко, то и дело хлестали по лицу. Иван отводил их, попускал повод. Конь знал дорогу.
Придерживая сумку с едой, молодой великий князь всё думал о ханском после. По всему, долго намерился тот жить в Москве, эвон, целый табун пригнал с собой!
Выехав на просторную поляну, князь придержал коня. Бывая здесь, он всегда любовался этим местом. Вокруг лес, а тут тишина, солнце светит. Изба Матвея и борти, колоды лесные. Пчелы гудят, облёт идёт. Скоро и взяток начнётся…
Завидев князя, старик направился к нему. Сойдя с коня, Иван
Старик по-доброму улыбнулся, спрятав улыбку в седую бороду.
– Небось ключница Аграфена ковригу хлеба передала? И пирог? То-то добрая женщина!..
Они уселись у вросшего в землю одноногого столика. Матвей принёс соты с прошлогодним мёдом, подвинул их к Ивану.
Князь ел не торопясь, рассказывал пасечнику новости, делился своими сомнениями. А было о чём поведать старому Матвею. Всю зиму Иван не был на заимке. О Новгороде рассказал, что с западных рубежей ждут прихода ополченцев и боярских дружинников. Но больше всего привлекло внимание старика появление в Москве ханского посла.
– А что великий князь?
– Государь посла ещё не принимал. А в ярлыке хан зовёт великого князя в Орду, а ещё дань за все лета требует.
Старик взметнул седые брови.
– Государь заколебался, - сказал Иван, - а Дума против.
– Ты-то, княже, как?
– Я как и Дума.
– На том и стой.
Старик долго молчал, жевал бескровными губами.
– Много лет прожил я, княже, немало повидал. Но вот одно запомнил: не ронять честь свою. Коли не убережёшь, ничем её не поднимешь… Довелось мне повидать князя Шемяку.
Как бы раздумывая, рассказывать или нет, Матвей заговорил:
– Так вот, появился князь Юрий со своими дружинами, боярами-отступниками. О чём-то говорили долго. Понял я, чёрное дело замыслил князь Шемяка. Потом только узнал, деда твоего, князь Иван, ослепить намерились.
Молодой великий князь слушал внимательно. А старый Матвей продолжал:
– Человек делом своим красен либо позор на себя и на род свой навлечёт. Как тот князь Шемяка… Тебя, княже, судьба высоко вознесла, а может, так Богом указано, но гляди, великий князь Иван, не оступись…
Снова придвинул к князю чашу с кусками сот, облитых янтарными каплями мёда.
– Ешь, княже. А ты хошь меня слушай, хошь пропускай слова мои мимо ушей… Много вам ноне, князьям великим, в жизни начертано, сам же сказывал, Новгород мыслил по старине жить, немцы руки к землям русским тянули, а теперь вот ордынцы! Привыкли с Руси кормиться, не уймутся, пока им место не укажут…
И замолчал. Долго сидели не разговаривая. Вдруг Матвей спросил:
– С великой княгиней-то как? Уловил кислую усмешку на лице князя.
– Ты, князь Иван, с мачехой, с царевной византийской, поосторожней будь. Она ведь у великого князя, государя, завсегда перед очами… Так ли, нет, один Бог знает. Ты уж прости, князь, коли что не то молвил.
Поднялся молодой великий князь и в сопровождении старого Матвея направился к коню. Уже поставив ногу в стремя, сказал:
– Хорошо здесь у тебя, дед Матвей. К чему мне заботы княжеские дадены?
– Нет, князь, каждому Господь свою дорогу определил, иному тропку, а кому шлях широкий. Только ты не сбейся с него.