Иван Шуйский
Шрифт:
Володихин стал одним из зачинателей и идеологов в России направления «персональной истории», рассматривающего личный путь человека в истории как самоценный, вполне сопоставимый по значимости с «большой» историей. В судьбах конкретных людей прошлого Володихин ищет и находит, по собственному выражению, «притчи», оказывающиеся, по его мнению, даже более значимыми, чем выводы о глобальных исторических процессах. Неудивительно, что большая часть исторических книг Володи- хина — о людях в истории, а не об «эпохах» и «странах». По крайней мере на первый взгляд. Ибо, если люди и не «листья на ветру» истории, то они и не в вакууме пребывают, и из множества струек все-таки слагается единая река истории, движимая, а Володихин историк христианский, единым Замыслом. Так и
Как ясно из уже сказанного ранее, среди героев Во- лодихина — люди разных эпох. Нельзя не вспомнить историко-философские работы, посвященные людям нового времени — Р.Ю. Випперу («Очень старый академик».
М., 1997) и К.Н. Леонтьеву («Высокомерный странник». М., 2000). Но все-таки наиболее зрел и значим в творчестве историка, на мой взгляд, именно цикл работ последних лет, связанных с великими историческими персонами России XVI в.
Начать было логично с монументальной фигуры царя Ивана Грозного, неизбежно витающей надо всем столетием, определяющей его восприятие в научном и массовом сознании. В 2006 г. в издательстве «Вече» вышла монография «Иван Грозный», где Володихин очертил свое видение этого образа. Образа противоречивого, яркого и трагического, как и весь грозненский век. Володихину — сравнительно редкий даже в нашей науке, не говоря уже об исторической публицистике, случай, — удалось уйти от крайностей, создать поистине достоверный образ царя и его эпохи. Не карикатурный и не приукрашенный, не очерненный и не отбеленный — исторический.
В книге 2009 г. «Митрополит Филипп» Володихин обращается к иному образу, к иному лику XVI столетия. Мятущемуся, сложному и нередко губительному, в том числе и для себя самого, характеру монарха сопоставлена и в итоге противопоставлена красота чистой святости. Володихин создает удивительный образец научной агиографии — подлинное житие христианского святого, написанное средствами современной науки. И в то же время чрезвычайно далекое от публицистической однозначности, столь хорошо известной по многим художественным описаниям столкновения царя и митрополита.
Одновременно Володихина все более занимает и другая проблема, другая тема для исторического и персональноисторического исследования — личные судьбы и общий «характер» господствующего слоя грозненской России, служилой знати. В 2009 г. выходит работа «Воеводы Ивана Грозного», включающая жизнеописания пятерых полководцев XVI в. — Д.И. Хворостинина, И.П. Шуйского,
И.Ф. Мстиславского, С.И. Микулинского и М.И. Воротынского. Начатые уже в этой книге авторские размышления о месте и роли опричнины в истории Московского государства продолжены следующей, 2010 г. — «Опричнина и “псы государевы”». Здесь опричнина последовательно показывается «глазами» царя Ивана Грозного и самих его «псов». Перед взором читателя проходят опричные аристократы — А.Ф. Басманов, Ф.М. Трубецкой, В.И. Темкин- Ростовский, А.И. Вяземский, и «худородные выдвиженцы» Ивана — М.А. Безнин и Малюта Скуратов. Произведенный в этих двух работах анализ причин и последствий опричнины позволил автору сделать убедительный вывод — опричнина являлась военно-административной реформой, вызванной противоречиями в среде самой высшей знати. Причем реформой она оказалась неудачной, приведшей ко многим трагическим последствиям — в том числе и к военным неудачам. Почти ни к каким существенным изменениям в структуре господствующего класса опричнина не привела — высшая власть в стране была и осталась в руках немногих знатнейших родов.
И вновь, как бы уравновешивая столь щедро нарисованные в этом цикле картины кровавых браней и придворных битв честолюбия, Володихин обращается к жанру историко-житийному. Книга «Царь Федор Иванович» вышла уже в 2011 г. и до сего дня являлась самой свежей работой автора. Володихин пересматривает сложившийся в научно-популярной, а отчасти и в серьезной научной литературе
И вот теперь из-под пера автора вышла развернутая биография князя Ивана Петровича Шуйского, героя Псковской обороны 1581–1582 гг. и знаменитейшего противника Годунова в следующее царствование. Впрочем, как убедились уже читатели книги, ее тема гораздо шире. В ней можно найти, например, подробное описание московско-литовского противостояния за западнорусские земли. Среди главного же — Володихин продолжает начатое групповыми жизнеописаниями воевод исследование судеб русской аристократии XVI в., глубокие историософские размышления о ее характере и роли в истории Отечества.
Бремя лучших. Об аристократии и аристократах
Володихин в рамках биографической работы, неизбежно ограниченный ими, делает, по сути, набросок, историко-психологического анализа целой сословной группы — в лице одного из лучших ее сынов. Автор размышляет: каким образом сочетались в русской аристократии XVI в. столь разнонаправленные порывы? Каким образом сегодняшний герой, спасающий страну от внешнего врага, завтра обращается в смутьяна и заговорщика, расшатывающего ее же основания? И все это как будто без перехода, нередко между другими, весьма достойными делами. Подумаем и мы вслед за автором.
Явление это — не только русское. Все древние и средневековые общества, с неизбежными отличиями, рождали один и тот же тип людей — породу воинов, созданных сражаться и править. Зародившись в глубинах варварства, когда единственным его назначением было убивать врагов на войне и в разбойничьем набеге, за тысячелетия воинский слой окреп, обернулся наследственной знатью, а с появлением государства обрел новый смысл. Ибо тем, кто защищал государство, дарована была — справедливо ли, нет ли, — власть в нем, власть над землями и народами. Власть, ограниченная лишь первым среди тех же равных — царем, королем, великим князем. С этого времени молодого «воина» сызмальства учили уже и управлять людьми — и не только в военном походе.
Воинская знать не могла быть закрытой кастой (и не была таковой на самом деле даже в Индии с ее кастовым строем). Она регулярно обновлялась, принимая в себя новых людей — большей частью на нижайшие слои, но нередко и в число аристократов, «мужей совета». Так произошло, например, с русским боярством после монгольского нашествия, литовских завоеваний и собирания земель Москвой. Очень немногие аристократические роды (что говорить о мелких служильцах!), помимо правящих Рюриковичей, достоверно выводили свои родословия из киевской эпохи. Однако аристократия действительно воспроизводила и выращивала себя, свои идеалы и жизненные принципы. Новые люди включались в старую знать, через браки и общение в рамках одних общественных структур перенимали ее наследие. Становились ею.
А взгляды этих людей на мир сильно отличались от привычных для нас представлений о «государственном человеке», да и от наших обыденных. Читая средневековые источники из любой части Европы, подмечаешь интересную черту — знатные люди той эпохи не служили абстракциям, не мыслили ими. Такие понятия, как «народ» или «государство» в нашем нынешнем понимании, были им глубоко чужды — разве что они могли апеллировать к «общему благу» при необходимости в чем-то убедить народную массу. Весь мир виделся им через призму исключительно личных отношений. Они служили конкретному, осязаемому, видимому и знакомому (более или менее) государю. Они были преданы тем, с кем находились в дружеских (не всегда прочных) и родственных (увы, тоже) отношениях. Наконец, они служили Богу. И видели в Нем такого же Государя, пусть неизмеримо высокого и далекого, но тоже доступного для понимания, для просьб о помощи в делах, для личной присяги на верность и взаимных обязательств.