Иван Великий. Первый «Государь всея Руси»
Шрифт:
Тем не менее, как ни парадоксально, именно этот незначительный случай приобрел в позднейшей историографии чуть ли не хрестоматийное звучание. По тонкому наблюдению выдающегося историка А. Е. Преснякова, «легкой перестановкой фраз и небольшим изменением их редакции сообщение о конкретном факте обратилось в то «чудо», которое, вероятно, умиляло московских книжников, а… у более рассудочных книжников – историков XIX в. придало всему эпизоду несколько комический характер». Нелепая картина бегущих друг от друга войск отразилась в трудах Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева, широко проникла в общие курсы, в школьные учебники, хрестоматии, популярные книжки XIX–XX веков.
Другая легенда читается в «Казанской истории» – летописной повести, возникшей в середине XVI века. Автор повести красочно описывает, как Иван Васильевич «нимало убояся страха царева», «плевав» на басму, присланную ему ханом Ахматом, ее «на землю поверже и потопта ногами своима», а потом приказал умертвить послов Ахмата, кроме одного, «носяща весть ко царю»: «Тако же имам и тебе сотворити» [174] .
174
ПСРЛ. СПб., 1903. Т. 19. С. 7.
Беда, однако, в том, что этот эффектный (с точки зрения автора «Казанской истории») эпизод, о котором не упоминает ни один современник, едва ли имел место в действительности. Как заметил еще Карамзин, он вовсе не соответствует характеру Ивана Васильевича, осторожного, хладнокровного и расчетливого, умевшего держать себя в руках при любых обстоятельствах и не любившего никаких «жестов». Как всякое подлинно великое событие, освобождение Руси от ордынского ига не нуждается в искусственной драматизации. Все было серьезнее, проще и сложнее.
Не выдерживает критики и третья легенда, нашедшая довольно широкое распространение в литературе. Согласно этой легенде, инициатором освобождения Руси от ига был не кто иной, как «царевна Софья», великая княгиня Софья Фоминишна. «Племянницу византийских императоров» (по выражению С. М. Соловьева) «оскорбляла зависимость от степных варваров», и она «уговорила» великого князя прервать эту зависимость. При этом она произносила гордые речи вроде, например, такой: «Отец мой и я захотели лучше отчины лишиться, чем дань давать, я отказала в руке своей богатым и сильным королям… вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками» [175] и т. д. Как ни благородны эти речи, у них один недостаток – они, по всей вероятности, никогда не произносились в действительности. А реальность, как мы знаем, была гораздо менее романтичной. Нищая папская пенсионерка, бесприданница, нашедшая приют в Риме, не имела случая «отказывать» кому-либо в своей руке. У «племянницы императоров» не было особых оснований для надменности. Родной дядя ее, брат погибшего императора, служил турецкому султану и отдал ему в гарем свою дочь [176] . Став супругой одного из самых могущественных монархов Европы, Софья Фоминишна проявила достаточна реализма. Некоторые русские современники называли Софью римлянкой, а Берсень Беклемишев задним числом считал ее повинной в создании нового придворного этикета. Сам великий князь относился к своей жене, по-видимому, с достаточным уважением и допускал ее аудиенции иностранным послам. Но в источниках нет и намека на политическую роль Софьи. Совет «прервать зависимость», во всяком случае, был бы несколько запоздавшим – «зависимость» прервалась с момента вокняжения Ивана Васильевича.
175
Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 3. С. 76–77.
176
Пирлинг П. О. Россия и папский престол. С. 148.
Нет, не нуждается история ни в приукрашивании, ни в хитроумных домыслах. Реальные события куда значительнее и величественнее, чем услужливое воображение потомков.
Конец удельной системы
Отступление от Угры было последней акцией грозного хана. Утомленная долгим и бесплодным походом Орда отошла на зимние стоянки. Для зимовки Ахмат разделил свои силы. Этим воспользовался тюменский хан Ивак, которого Ахмат пытался подчинить своей власти. Ивак следил за всеми движениями своего врага. Соединившись с нагаями и перейдя Волгу, он с пятнадцатью тысячами воинов шел за Ахматом по пятам. Утром 6 января 1481 года враги ворвались в стойбище Ахмата.
Ордынцы, захваченные врасплох, не сумели оказать сопротивления. Сам хан был убит в собственном шатре Иваком (по другим данным – мурзой Ямгурчеем). Сыновья Ахмата и его главный советник Темир бежали. Дочь была захвачена в плен, все имущество и полон перевезены за Волгу. Пять дней стоял Ивак «на костях» своего врага, торжествуя победу. Большая Орда получила смертельный удар, от которого уже не смогла оправиться. С Ахматом погибла и его империя.
Нет прямых данных о том, что тюменский хан подстрекался русскими – у него самого было достаточно оснований для ненависти к Ахмату. Однако, победив соперника, Ивак послал радостную весть в Москву. И великий князь по достоинству оценил это известие – он «посла Ивакова чествовал и дарил» и отпустил «с честию», а самому Иваку послал «тешь» (подарок) [177] .
177
ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 95.
Гибель Ахмата в донских степях и разгром Орды были закономерным следствием поражения на Угре. Авторитет хана держался на его военных успехах.
Ахмат был мертв, и мертва была его империя. Сыновья Ахмата, повелители распавшейся Орды, были больше не опасны. За Диким Полем стала складываться новая ситуация.
Новая ситуация стала складываться и в Москве. Неудача феодального мятежа не могла не отразиться на положении удельных князей. В феврале 1481 года с вчерашними мятежниками, князьями Андреем и Борисом, были заключены новые докончания. Согласно обещанию великого князя, удел Андрея Большого был увеличен – он получил Можайск, а князь Борис – суверенные права на села, завещанные когда-то ему его бабкой Марией Готляевой (матерью Марии Ярославны). При этом удельные князья должны были навсегда отказаться от каких-либо притязаний на Новгород и Новгородскую землю, как и на другие «примыслы» Ивана Васильевича, в том числе бывший удел князя Юрия. В остальном новые договоры воспроизводили условия докончаний 1472–1473 годов со всеми их статьями, подчеркивавшими неполноправное положение удельных князей. Надежды братьев великого князя на соучастие в управлении всей Русской землей, которая казалась им не более чем увеличенным Московским княжеством, совместным наследием потомков Ивана Калиты, были похоронены окончательно [178] .
178
Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.—Л., 1950. С. 252–274. № 72–73.
Разорение Псковской земли ливонцами требовало ответных действий. Целый месяц стягивались русские силы ко Пскову. В конце февраля 1481 года начался поход – первый поход в Ливонию объединенных сил Русского государства. Лютой зимой по глубокому снегу («человеку в пазуху, аще у кого конь свернут з дорозе, ино двое али трое едва выволокут») шли колонны русских войск. С ними была и артиллерия – впервые в зимнем походе участвовали русские пушки.
Этот поход был не похож на все предыдущие. Воеводы князья Иван Васильевич Булгак и Ярослав Васильевич Оболенский (брат недавно умершего Ивана Стриги) не разделяли силы для действий по второстепенным объектам, как это бывало раньше. Русские войска наносили удар по главной цели. 1 марта войска впервые подошли к столице магистра Федлину (по русским летописям – Вельяд, сейчас – Вильянди). Накануне магистр бросил свою столицу и «побежал» к Риге. Русские преследовали его 50 верст и захватили обоз. Началась бомбардировка Федлина и подготовка к штурму. Одно из внешних укреплений было разрушено, посад и окрестности сожжены. Жители откупились от штурма большой контрибуцией. Были взяты города Тарваст и Каркуз, передовые отряды доходили до Риги [179] .
179
Псковские летописи. М.—Л., 1955. Т. 2. С. 62, 222–223.
Впервые за всю историю войн с Ливонией русские войска перешли от стратегической обороны к стратегическому наступлению, проникли к самому сердцу владений магистра; впервые за 200 лет над Орденом была одержана действительно большая победа. Времена безнаказанных нападений Ордена на Псков прошли безвозвратно.
Мирный договор 1 сентября 1481 года – первый договор, заключенный единым Русским государством. В начальной статье договора впервые говорится о «великих государях… царях русских» (Иване Васильевиче и его сыне), о «челобитье» орденских властей о заключении мира. В самом тексте впервые оговариваются льготы русским купцам в Нарве и других ливонских городах, вводится специальная статья об охране чести и достоинства русского человека в Ливонии, о защите русской колонии в Юрьеве. Отстаивая интересы своей страны и русских людей за рубежом, великий князь не посягал на независимость и территориальную целостность Ливонии. Безопасность на границе, прочный мир, благоприятные условия для торговли – вот цели, которые ставило перед собой Русское государство в отношениях с северо-западным соседом [180] .
180
Казакова И. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения: Конец XIV – начало XVI в. Л., 1975. С. 163–170; Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1846. Т. 1. С. 95–97. № 75.
Договор 1481 года, как и все последующие договоры с Ливонией вплоть до ее падения, был формально заключен от имени Великого Новгорода: переговоры вели новгородские наместники князь Василий Федорович Шуйский и Григорий Васильевич Поплева Морозов, а крест на грамоте целовали «государей великих князей царей Русских бояре новгородские». Это навело некоторых исследователей на мысль о сохранении Новгородом особых привилегий как неизжитых черт феодальной раздробленности. Думается, однако, что эта мысль ошибочна. Ливонский орден, фактически самостоятельный, формально не являлся суверенным государством. С самого начала своего существования и до конца он имел сюзерена в лице германского императора. Так, в апреле 1481 года фон дер Борх получил от императора Фридриха III права и регалии «великого магистра». По дипломатическому этикету международные договоры должны были заключаться только между юридически равноправными сторонами. Заключение договора с вассалом императора умалило бы престиж Русского государства.