Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа
Шрифт:
Спустя день они втроем стояли на территории заброшенной военно-спортивной базы, где все было в таком запустении, словно сюда уже сто лет не ступала нога человека.
Перед глазами обескураженных Арона и Васи из земли наполовину торчало какое-то огромное полусгнившее деревянное судно, сквозь которое прорастали пыльные травы и чахлый кустарник.
— Яхта когда-то была превосходной! — говорил Марксен Иванович. — Название — «Опричник», длина — семнадцать метров, ширина — три и одна десятая, осадка — метр девяносто, водоизмещение — двенадцать тонн. Построена в тридцать
— Погоди, Марксен Иванович, — прервал его Арон, — но ведь это уже не яхта… Это уже дрова!
— Дрова. Но, во-первых, это дрова натурального красного дерева, а во-вторых, это дрова — пока за них не возьмутся реставраторы, — твердо проговорил Муравич. — Вам сейчас самое главное — попытаться приобрести эту штуку.
Еще через некоторое время «Москвич» Арона стоял на территории этой базы возле полуразвалившегося щитового барака, на дверях которого было написано: «Дирекция».
В небольшом кабинетике Вася передавал директору бумажку с печатями:
— Вот банковское поручение на пять тысяч рублей на ваш расчетный счет. Все совершенно официально…
— И правильно! — с чувством сказал кругленький директор базы. — Только официально! Упаси нас Бог!.. А я вам совершенно официальный актик… Прошу внимания!
Директор показал Василию и Арону большой лист, тоже с печатями и штампами:
— Читаем… Чтобы потом никаких неясностей! Закон — есть закон! «Настоящий акт составлен в том, что яхта класса эЛ — сто, „Опричник“, инвентарный номер такой-то… введенная в эксплуатацию в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году, корпус деревянный, подлежащая списанию, продана по остаточной стоимости пять тысяч рублей с судовым имуществом…»
— А где имущество-то? — недобро спросил Арон.
Директор укоризненно посмотрел на Арона:
— Это такая форма… Положено писать «с судовым имуществом» — мы и пишем «с судовым имуществом» согласно описи, в совместное владение гражданам Рабиновичу Василию Петровичу (директор пожал руку Васе) и Иванову Арону Моисеевичу (директор пожал руку Арону) на основании постановления Президиума Ленинградского областного совета профсоюзов за номером таким-то от такого-то и такого-то… Сверху круглая печать… Видите? Внизу штамп: «Государственная инспекция по маломерным судам… Погашено, бортовой номер такой-то, подпись, дата…» Распишитесь в приеме!
Вася и Арон расписались. Директор положил руку на все три экземпляра и с выжидательной улыбкой посмотрел на Арона и Васю.
Возникла неловкая пауза.
— Арон Моисеевич… — негромко сказал Вася.
— Чего? — спросил Арон.
— «Чего, чего!..»
— А-а-а… — Арон, наконец, понял и вытащил из пиджака десять сторублевок. Пересчитал и пододвинул их к директору.
Директор тут же очень ловко сгреб тысячу рублей и протянул Васе и Арону один экземпляр акта:
— Владейте! Катайтесь! Путешествуйте! Очень за вас рад!
—
— И за себя я тоже очень рад! — мило и благодушно ответил директор. — Я, Арон Моисеевич, всегда очень радуюсь, когда могу хоть чем-нибудь помочь Родине, людям… Вот такой я человек.
Белой ночью по улицам спящего, пустынного Ленинграда, в объезд разведенных, вздыбленных к небу мостов, двигалась удивительная процессия:
Впереди шел милицейский мотоцикл с проблесковыми мигалками.
Зa ним — КРАЗ-тягач с длиннющим трейлером, на котором в кильблоках были установлены останки «Опричника»…
За трейлером ехал сорокатонный передвижной подъемный кран.
За краном неторопливо трюхал «Москвич» Арона.
Замыкал процессию второй мигающий мотоцикл…
В «Москвиче» Арон рассказывал Марксену Ивановичу:
— …а в ГАИ полковник говорит: «Кто вам позволит вашу сраную яхту через весь город транспортировать?! Тут, кричит, надо особый маршрут движения прокладывать! Особые средства перевозки изыскивать! Пусть исполком назначит специальную комиссию, и если будет их решение, может, и мы разрешим… А может быть, и нет. Хотите — жалуйтесь. Сейчас, говорит, все жалуются. Доигрались, говорит, мать-перемать, в перестройку!»
Медленно двигалась процессия. Дивным силуэтом впечатывалась старая яхта в белесо-голубоватое небо ночного Ленинграда…
Водитель КРАЗа говорил сидящему в его кабине Василию:
— Ты к народу приди, к простым людям! Скажи: «Витек, помоги. Витек, надо!» Да что же мы — звери?! Неужто не поможем. Ты меня уважил, я тебя уважу. Они думают, я на одной зарплате сидеть буду!.. Ага, раскрывайте рот пошире! У меня все схвачено — и кран, и эти макаки на точилах, — он показал на милицейские мотоциклы. — Уж года три со мной работают. Все хотят жить, Петрович. Все!
Милиционеры-мотоциклисты на ходу переговаривались по рации:
— А этот здоровенный — еврей, вроде, ничего мужик…
— А я тебе еще когда говорил, что среди жидов есть вполне приличные ребята. Помню, у нас в деревне со мной в одном классе учился еврейчик Сашка…
— Еврейчик — в деревне? — удивился второй милиционер.
— А он к нам с родителями был высланный.
— За что?
— А пес его знает… За политику, кажись. Так уж на что мы этого Сашку обзывали всяко, лупили, — а он даже не обижался. Только поплачет и все. Арифметику всегда давал списывать…
В кабине движущегося автокрана работал транзистор:
— «Говорит радио „Свобода“!» — вещал приемник пожилому водителю автокрана. — «Процессы преобразований в Советском Союзе просто невероятны! Сегодня, впервые в истории наших непростых взаимоотношений, мы хотим предложить радиослушателям интервью радио „Свобода“ с Президентом Советского Союза. Ведет передачу Лев Ройтман. „Уважаемый господин Президент…“»
— Во, бляха-муха, дают ребята!.. — сказал водитель крана.
Под утро «Опричник» уже стоял в кильблоках на задворках яхт-клуба. КРАЗ и автокран с мотоциклистами уехали, и усталые и издерганные Марксен Иванович, Арон и Василий сидели в «Москвиче» с распахнутыми дверцами.