Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа
Шрифт:
Врач пожал плечами и прямо в коридоре, на своем чемоданчике выписал два рецепта.
Арон неловко сунул ему двадцатипятирублевку.
— Что это? — брезгливо спросил врач.
— Четвертачок-с… — лакейски пролепетал Арон.
Врач зло запихнул двадцать пять рублей за пазуху Арону:
— Пошли вы со своим четвертачком! Вы старика берегите, раздолбаи! У него сердце — ни к черту…
Когда Арон вошел в комнату, он увидел следующее: Марксен Иванович лежал на постели и держал в руках ксерокопию какой-то
— Слиха, ани ле мелабер иврит. Рак русит… — запинаясь, говорил Марксен Иванович, подглядывая в книжечку.
— Апи роце лишлоах миврак… — отвечал ему Василий.
— Вы что, чокнулись оба?! — спросил обалдевший Арон.
— Мы учим иврит, — сказал Муравич, глядя поверх очков на Арона. — А с тобой я с завтрашнего дня займусь английским. О'кей?
— О'кей, о'кей… Васька! Паси Марксена Ивановича и не давай ему дергаться. Я смотаюсь в дежурную аптеку…
— Что вы! — сказали Арону в одной аптеке. — Мы уже год, как этих лекарств не видели!..
Расхлябанный «Москвич» мчался по ночному Ленинграду… Возвращая Арону рецепты, в другой аптеке ему сказали:
— У меня мама с тяжелейшей стенокардией, и то я не могу ей ничем помочь! А вы… Ну, люди!
Мечется «Москвич» Арона по притихшим улицам…
В третьей дежурной аптеке — толстая баба с продувной мордой.
— Не смешите меня. Мы уже забыли, как это выглядит.
— А когда оно было — сколько оно стоило? — спросил Арон.
— Это — двадцать шесть копеек, а это рубль семьдесят две копейки, и баба отодвинула от себя рецепты.
Арон положил на прилавок пятьдесят рублей и сказал:
— Сдачи не надо.
Секунду толстая баба смотрела в глаза Арона, потом спокойно спрятала пятьдесят рублей в лифчик и выложила из-под прилавка два пакетика…
Арон медленно пробирался по разрытой Десятой линии Васильевского острова к дому Марксена Ивановича. Глубокие траншеи для смены канализационных труб избороздили почти всю улицу. Высились горы вынутой из траншей земли. Арон осторожно лавировал среди всего этого бедлама.
И вдруг увидел у самой большой и глубокой траншеи великолепную черную «девятку» Вовика-мажора. Она перекрывала проезд Арону. Пришлось остановиться в нескольких метрах.
Около «девятки» шла какая-то возня. Арон вгляделся и увидел плачущую Ривку, у которой текла кровь из носа. Вовик-мажор тащил ее в машину, а Ривка плакала и упиралась. С другой стороны двое приятелей Вовика втаскивали в «девятку» рыдающую Клавку в разорванном платье.
Не выключая двигатель, Арон вышел из своего «Москвича» и, не глядя на Ривку и Клавку, спросил:
—
— Арон Моисеевич!!! — захохотал Вовик. – Товарищ Иванов!.. Король шиномонтажников!.. Спокуха, ребята! Не трухайте — свои!..
Увидев Арона, Клавка и Ривка испугались еще больше… Но Арон даже не взглянул в их сторону.
— Что за разборки, Вовик? Я тебя спрашиваю…
— Да вот телки упираются, не хотят платить по счету!
— И что они вам задолжали? — спросил Арон.
— Всего лишь ночь любви, папаша, — рассмеялся один.
— А может, вы им не нравитесь, — сказал Арон.
— А в кабаке с нами сидеть им нравилось? — спросил второй.
— Тоже верно… — задумчиво произнес Арон.
И вдруг со страшной силой ударил кулаком в лицо одного приятеля Вовика и тут же — второго. Вовика он схватил за волосы и с размаху хрястнул физиономией об капот черной «девятки»…
Один из приятелей Вовика стал было подниматься, но Арон безжалостно засадил ему ногой в живот, а второму наступил на шею и сказал:
— Только шевельнитесь, сивки, я из вас таких клоунов наделаю!.. — он приподнял за волосы окровавленного Вовика-мажора и спросил: — Выпивка есть?
Вовик что-то промычал разбитым ртом и показал на заднее сиденье своей машины. Арон вытащил оттуда бутылку коньяку и большую бутылку водки.
— Открывай! — сказал он Ривке.
Та трясущимися руками откупорила обе бутылки. Арон взял коньяк и стал его насильно вливать в разбитый рот Вовика.
— Пей, сученок, пей! Чтобы ни капли не осталось!.. Зато потом, когда тебя милиция начнет напрягать, сможешь сказать, что был в жопу пьяный и ничего не помнишь…
Вовик захлебывался, глотал коньяк вместе с кровью…
Арон заставил его выпить всю бутылку. Потом он стал вливать водку в одного из приятелей Вовика. Тот попытался было встать, но Арон снова сильно ударил его в живот и влил в него половину большой бутылки «Московской».
Вторую половину бутылки он насильно скормил приятелю Вовика. Когда тот проглотил последние капли «Московской», Арон волоком втащил его в «девятку», рядом с ним погрузил бесчувственного второго приятеля, а Вовика усадил за руль, предварительно вывернув колеса «девятки» в сторону глубокой траншеи.
Затем Арон влез в свой «Москвич», завел двигатель, включил скорость и резко дал газ.
«Москвич» рванул с места, сильно ударил роскошную «девятку» в задний бампер, и та покатилась прямо в траншею.
Раздался грохот падающего автомобиля, и через секунду, когда развеялась пыль, из глубокой траншеи торчал только багажник великолепной в прошлом «девятки»…
Арон вылез из «Москвича», хозяйственно осмотрел искалеченную облицовку своей машины, разбитую фару…
…и только потом заглянул в траншею. И с укоризной покачал головой: