Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Васильев Борис Львович

–  Отойди!… - резко повторил Сергей и пошел навстречу Рычале.

Они остановились в двух шагах друг от друга. Рычало тупо моргал красными глазками и молчал.

–  Что надо?
– спросил Сергей. Рычало упорно молчал, шмыгая толстым бородавчатым носом. Ветер шевелил его редкие седые волосы.

–  Что надо?
– повторил Сергей.

–  Зачем ударил?… - тихо спросил Рычало.
– Зачем, а?… Не трогал ведь тебя, никого не трогал. А что пошумел, так ведь без злобы. Все знают. Инвалид я, осколок у меня в брюхе. Немецкий осколок. А в него - кулаком.

За что же так, а?…

–  Еще хочешь?

–  Эх ты… - Рычало тяжело вздохнул и опустил голову.

–  Пошел прочь, пьяная морда, - брезгливо сказал Сергей и, не оглядываясь, вернулся к Еленке.

–  Что?
– с тревогой спросила она.

–  Так, - усмехнулся Сергей.
– Прощения просил.

Она засеменила рядом, сбоку заглядывая в лицо Сергею.

–  А ты - смелый.

–  Приходилось, знаешь, - нехотя сказал он.

Катер сиротливо стоял в дальнем углу причала. Сергей проверил запоры, чалку, вернулся на пристань.

–  Пошли в ресторан.

–  В ресторан?… - Еленка никогда не была в ресторане и испугалась: - Что ты, Сережа!

–  А что? Выходной - вроде праздника.

–  Нет, нет. Совестно как-то. И дорого, поди.

–  Да что там дорого, совестно! Мы хозяева, понятно? Для нас - все: и кино и рестораны. Земля для нас вертится, а ты - совестно!… - Он взял ее за руку.
– Пошли.

–  Нет.
– Она решительно высвободила руку.
– Я обед сготовлю. Любишь окрошку? На рынке квас продают.

–  Ну крой.
– Он чуть сжал ее руку и улыбнулся, и она в ответ смущенно и радостно заулыбалась.

Еленка вернулась с рынка бегом. Перебралась на катер, открыла дверь рубки хитро загнутой проволокой, спустилась в кубрик. На столе стояли три бутылки жигулевского пива, лежал кулек с конфетами и полкило чайной колбасы. Еленка съела довесок и начала готовить зелень для окрошки: ей очень хотелось, чтобы обед получился не хуже, чем в ресторане.

Вскоре пришел Сергей. Положил на стол две банки консервов, пощупал пиво.

–  Пивко-то я не сообразил за борт опустить!

–  А консервы зачем?
– Еленка неодобрительно покачала головой: - Это же так, баловство, а я мяса купила.

–  Мясо - к ужину, - сказал он, вскрывая перочинным ножом консервы.
– Профессора кормить будем: путь не близкий.

–  Верно, Сережа.
– Еленка разложила по тарелкам зелень, нарезала хлеб, колбасу.
– Садись.

–  Ну, ты прямо шеф-повар!
– улыбнулся он.
– Доставай стаканы, я сейчас.

–  Чего забыл?

–  Утопленника!… - весело крикнул он с трапа. Еленка достала стаканы. Вернулся Сергей, неся мокрую бутылку. К горлышку была привязана бечевка.

–  Час в воде полоскал, а все - теплая.

–  Напрасно.
– Еленка строго поджала губы.
– И не к месту и не ко времени.

–  Ее всегда ко времени!
– Сергей зубами надорвал пробку, разлил по стаканам.
– Давай, матрос. Чтоб плавалось.

–  Ой, много…

–  Пивком запьешь.
– Он открыл пиво, принес стакан, налил.
– Ну, залпом, по-флотски.

Водка была теплой, противно

перехватывала дыхание, липла к горлу. Еленка вообще не любила ее, пила только в компании, да и то для виду, но Сергей был так настойчив, так заглядывал в глаза, что Еленка совсем закружилась. Она чувствовала удивительную свободу и легкость, охотно смеялась его шуткам, а после обеда даже закурила, держа папиросу в кулаке и шумно выдыхая дым.

–  Вот ты, девочка, и осовременилась, - весело сказал Сергей.
– А то такой монашкой живешь, что аж злость берет: тихая да серенькая, как мышка.

–  У мышки хвостик есть.
– Еленка старательно выговаривала слова.
– Хвостик да домик. А у меня, Сереженька, ничего: ни хвостов, ни домов.

–  Да и я такой же, - вздохнул он.
– Отца на фронте убили, мать померла, когда я еще в техникуме учился. Вот и выходит, что мы с тобой как брат с сестрой… Ты откуда в этих краях вынырнула?

–  Издалека, Сереженька, издалека, - нараспев сказала Еленка.

Она уже не смеялась, и улыбка, забытая на лице, казалась заученной и потому жалкой. Сергей пересел ближе.

–  Ну, ты что? Брось.
– Он обнял ее за плечи, прижал к себе.
– Слышь, матрос, гляди веселей!

–  Было ведь, все было, Сереженька, - тихо всхлипывая, говорила Еленка.
– И дом был, и подружки, и парнишечка. И любовь была, Сереженька… Та, что нам только разик дается. Вот я себя и не пожалела, когда в армию он уходил. Все ему отдала, а написали, что гуляю, и - поверил. Вернулся, насмеялся надо мной, перед всеми выставил да и бросил. Бросил, как окурок, бросил!…

Она залилась слезами, уже не сдерживаясь. Сергей, торопясь, целовал мокрое лицо. Еленка не отталкивала его, то ли не понимая, то ли по-детски зайдясь в плаче.

–  Зачем?
– перестав вдруг плакать, тихо сказала она.
– Не надо этого, милый, не надо… Слышишь?…

Она бормотала эти привычные женские слова, а руки сами собой уже гладили его плечи.

–  Оставь… Оставь, Сережа, милый… Ну, что ты делаешь со мной, что?…

…Вася третий час выбирал подвесной лодочный мотор. Ощупывал каждую деталь, осматривал крепления, по буковкам сравнивал паспорта. Продавец давно перестал обращать на него внимание, и Вася очень страдал, что не может ни с кем посоветоваться.

–  Скажите, товарищ продавец, а можно обменять, если что?
– набравшись смелости, спросил он.

–  Ну а что может быть?
– лениво спросил продавец.
– Завод гарантирует, что тебе еще надо?

Вася вздохнул, еще раз сличил паспорта и вдруг решил, что загадает: если мотор будет хорош, то Лидуха родит ему парнишку, а если, не дай бог, сломается, то девчонку. А загадав, сразу повеселел и протянул продавцу паспорт:

–  Этот. Выписывайте.

Расплатившись, Вася взвалил на плечо покупку и пошел к пристани. Местный пароходик, курсирующий между Юрьевцем и их затоном, отходил вечером, но Вася надеялся, что подвернется какой-нибудь буксир. Еще издали, оглядывая пристань, он увидел притулившийся в уголке знакомый катер.