Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина
Шрифт:
Открываем Журнал и убеждаемся, что утреннего заседания членов Политбюро в кабинете Сталина не было. Весьма длительное пребывание Сталина в Кремле было во второй половине дня с 16 часов 30 минут до 2 часов 40 минут ночи или уже утра 28 июня. Возможно, Я. Чадаев ошибся на сутки (как утверждает Э. Радзинский), и все, о чем он пишет в приведенном отрывке, происходило 28 июня? Ан нет! И 28 июня утреннего приема у Сталина не было. Снова был только вечерний с 19 часов 35 минут до 1 часа 50 минут ночи (уже 29 июня). В оба эти приема Сталин интенсивно работал, приняв 27 июня 30 человек и 21 человека 28 июня.
Да! Поднапутал здесь сильно
Почему нужно считать, что если Сталин в Кремле, то он работает, а если его в кабинете нет, то он сидит небритый на Ближней даче и тщательно вычеркивает некоторые непонравившиеся ему строки в своей настольной книге «Иван Грозный», то есть в пьесе А. Н. Толстого, вышедшей в разгар тяжелейших поражений Красной Армии в… 1942 году?!
По Радзинскому получается именно так. Увидел пробел в Журнале регистрации посетителей — значит бастует Хозяин, чистит себя под Ивана Грозного! А нет бы проанализировать график работы Сталина, возможно и сложившийся стихийно, благо к тому времени, когда писатель корпел над своим убойным произведением, источников для такого анализа было пруд пруди.
Однако они (источники) ему были без надобности, ему нужно было щель найти, куда пятак свой сунуть, найти в этой злополучной декаде черных для страны дней хотя бы два, может даже один день, когда Хозяин крепко испытывал свою челядь. По принципу известной поговорки: «Не съем, так хоть понадкусываю» (это к вопросу о возможности съесть за один присест ведро яблок).
Так что же, выходит, что доверять воспоминаниям Я. Чадаева нельзя вообще? Отчего же, как мы покажем несколько позднее, он описал ситуацию с трехдневным отсутствием вождя в кремлевском кабинете весьма добросовестно, но только со своей точки зрения. Однако, поскольку он описывал не только то, что наблюдал своими глазами, но и слышал в коридорах власти своими ушами, то немудрено, что в мемуары вкрались досадные неточности, которыми так ловко воспользовался, словно цирковой жонглер, Э. Радзинский.
Но что в этих отрывках ценно, так это рефреном звучащая озабоченность автора состоянием здоровья вождя, который в течение всего описываемого периода, начиная с 22 июня и по 30 июня, выглядел больным человеком. «Всех нас поразил тогда вид Сталина. Он выглядел исхудавшим, осунувшимся… землистое лицо, покрытое оспинками… он был хмур», — так описывает Я. Чадаев состояние И. В. Сталина со слов Булганина, когда члены Политбюро прибыли к нему на Ближнюю дачу 30 июня.
А теперь вернемся к докладу Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС, в котором он заявил:
«Было бы неправильным не сказать
— То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте.
Таким образом, грозная опасность, которая нависла над нашей Родиной в первый период войны, явилась во многом результатом порочных методов руководства страной и партией со стороны самого Сталина.
Но дело не только в самом моменте начала войны, который серьезно дезорганизовал нашу армию и причинил нам тяжкий урон. Уже после начала войны та нервозность и истеричность, которые проявлял Сталин при своем вмешательстве в ход военных операций, наносили нашей армии серьезный ущерб»{20}.
В своих мемуарах Хрущев неоднократно обращался к этой теме, «творчески» развивая ее, ссылаясь при этом на свидетельства тех людей, которые непосредственно работали со Сталиным, поскольку сам Хрущев находился в то время на Украине. Так, ссылаясь на воспоминания Л. П. Берии, которыми тот якобы поделился с Хрущевым, он пишет:
«Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали». Буквально так и выразился.
«Я, — говорит, — отказываюсь от руководства», — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу»{21}.
Эта версия была подхвачена некоторыми историками на Западе, о чем, в частности, Р. А. Медведев пишет:
«Историю о том, что Сталин в первые дни войны впал в глубокую депрессию и отказался от руководства страной «на долгое время», впервые рассказал Н. С. Хрущев в феврале 1956 года в своем секретном докладе «О культе личности» на XX съезде КПСС. Этот рассказ Хрущев повторил и в своих «Воспоминаниях», которые его сын Сергей записывал в конце 60-х годов на магнитофонную ленту. Сам Хрущев в начале войны находился в Киеве, он ничего не знал о том, что происходило в Кремле, и ссылался в данном случае на рассказ Берия.
Хрущев заявлял, что Сталин не управлял страной в течение недели. После XX съезда КПСС многие из серьезных историков повторяли версию Хрущева, она повторялась почти во всех биографиях Сталина, в том числе и в вышедших на Западе.
В хорошо иллюстрированной биографии Сталина, изданной в США и Англии в 1990 году и послужившей основой для телевизионного сериала, Джонатан Люис и Филип Вайтхед, уже без ссылки на Хрущева и Берия, писали о дне 22 июня 1941 года: «Сталин был в прострации. В течение недели он редко выходил из своей виллы в Кунцево. Его имя исчезло из газет. В течение 10 дней Советский Союз не имел лидера. Только 1 июля Сталин пришел в себя» (Дж. Люис, Филип Вайтхед. «Сталин». Нью-Йорк, 1990. С. 805)»{22}.