Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина

О трагических событиях первых дней после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз написано много всего: официальная история Великой Отечественной и Второй мировой войн, мемуары непосредственных участников этих событий, художественные произведения известных и малоизвестных писателей, диссертации, научные статьи, отчеты многочисленных научных конференций, учебники новейшей истории, наконец. Одно перечисление всех трудов заняло бы немало страниц, а счет авторов, приложивших свои усилия для описания этих событий, давно перевалил за сотню. Однако до сегодняшнего дня нет полной ясности относительно многих трагических событий июня 1941 года. Если все многообразие литературы о тех незабываемых днях оценить с точки зрения степени достоверности излагаемых фактов, то его можно разделить на две весьма неравные группы: одна группа историков, литераторов, журналистов и просто любителей упорно формировала легенды и мифы, а другая,

вначале робко, а затем более основательно, эти мифы опровергала.

Один из самых устойчивых мифов следующий: «В первые дни войны от страха Сталин впал в прострацию, не руководил страной и даже отказался выступать по радио, приказав это сделать Молотову». Родился этот миф без малого через одиннадцать лет после окончания Великой Отечественной войны вместе с докладом Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» на закрытом заседании XX съезда КПСС{1}.

Другим источником формирования мифа являются мемуары и воспоминания людей из близкого окружения И. В. Сталина, которые непосредственно могли наблюдать за поведением вождя в эти тяжелые для страны дни, однако которые можно назвать свидетельскими с большой натяжкой, поскольку они появились спустя десятилетия от описываемых событий, несут на себе печать субъективизма авторов и аберрации их памяти (Г. К. Жуков, А. И. Микоян, В. М. Молотов, Л. П. Берия, Н. Г. Кузнецов, Я. Е. Чадаев). Впрочем, назвать эти источники генезиса мифа о «Сталинской прострации» независимыми было бы не совсем правильным, поскольку факт «развенчания» культа личности Сталина Хрущевым не мог не сказаться на поведении бывших приближённых вождя при написании ими своих мемуаров. Ярким, можно сказать классическим, примером конъюнктурного характера мемуаров являются «Воспоминания и размышления» Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, которые длительное время назывались едва ли не самой объективной летописью Великой Отечественной войны.

Именно Г. К. Жукову, в момент начала войны занимавшему пост начальника Генерального штаба, пришлось непосредственно наблюдать И. В. Сталина в работе по принятию первых исторических решений по организации отпора противнику. Именно Жуков, судя по его воспоминаниям, донес до Сталина страшную весть о начале вражеской бомбежки советских городов, поскольку ему пришлось разбудить вождя, отдыхавшего на Ближней даче в Кунцеве. События развивались стремительно, дорог был не только каждый час, но и каждая минута. Свидетелями поведения И. В. Сталина в первые часы начала войны было значительное количество людей, прибывших в его кремлевский кабинет 22 июня 1941 года. Однако посмотрим, как вольно обращался Г. К. Жуков с этими часами и минутами и иными фактами, которые он толковал по-своему.

Заметим, что вход и выход буквально всех посетителей кремлевского кабинета Сталина регистрировался секретарями в специальном журнале (книге), о чем Жуков, безусловно, знал, но это ему не помешало передергивать факты о реальном поведении окружающих И. В. Сталина людей.

Так, в своих воспоминаниях он пишет: «В 3 часа 30 минут (22.06.1941 г.) начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налете вражеской авиации на Каунас и другие города…». Далее следует подробный рассказ о том, как он приказал разбудить И. В. Сталина, как тот дал команду собрать в Кремле всех членов Политбюро. Далее он пишет, что уже в 4 часа 30 минут он с С. К. Тимошенко приехали в Кремль: «Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку…»{2} А теперь откроем Журнал регистрации посетителей кремлевского кабинета И. В. Сталина за 22 июня 1941 года, вернее, книгу «На приеме у Сталина», изданную в 2008 году издательством «Новый хронограф», в которой опубликованы результаты регистрации посетителей начиная с 1924 года по февраль 1953 года. По Журналу учета регистрации посетителей кабинета Сталина Жуков, Тимошенко, члены Политбюро Молотов и Берия, а также Мехлис вошли в него в 5 часов 45 минут. Другие члены Политбюро вошли в кабинет Сталина гораздо позже: Маленков — в 7 часов 30 минут, Микоян — в 7 часов 55 минут, Каганович и Ворошилов — в 8 часов. А по Жукову получается совершенно иная картина: все члены Политбюро (поскольку он и утверждает, что Сталин приказал собраться всем членам Политбюро) были уже в сборе в момент прибытия в Кремль Жукова и Тимошенко (4 часа 30 минут). Вот оно основное свойство человеческой памяти! Это свойство забывать детали тех или иных событий, а временные параметры особенно.

Поскольку на сегодняшний день не найдено иных документальных источников, по которым можно было бы по часам и минутам восстановить объективную картину ситуации, то Журнал регистрации является единственным беспристрастным документом, по которому можно хотя бы частично восстановить картину, создавшуюся в самый первый момент, когда высшему руководству страны стало известно о нападении Гитлера. Если верить Жукову, то Сталин продержал в приемной всех членов Политбюро и Тимошенко с Жуковым целый час и 15 минут, сидя в это время в своем кабинете с трубкой, набитой табаком. Случись такое,

именно этот эпизод врезался бы в память присутствующих, и прежде всего самого Жукова. Бомбят советские города, развернуто массированное наступление немцев, а Сталин практически ничего об этом не знает и томит людей в приемной.

Далее Жуков утверждает, что все члены Политбюро прибыли к 4 часам 30 минутам и только после доклада Сталину, сделанного Жуковым, они вошли в кабинет. В то же время Журнал регистрации констатирует, что Тимошенко с Жуковым доложили обстановку на фронтах не лично Сталину, а в присутствии членов Политбюро Молотова и Берия, а также заместителя Наркома обороны Мехлиса.

Не поверим мы воспоминаниям маршала, на которые время наложило свой отпечаток, не мог Сталин так поступить в столь критический момент. Кроме того, согласно утверждению историка В. М. Жухрая, Сталин прибыл в Кремль больным, с температурой свыше 40 °C. Болезненный вид вождя заметили, а некоторые из присутствующих впоследствии отметили это в своих мемуарах, о чем речь впереди. У Сталина сильно болело горло, он с трудом дышал и не мог громко говорить, а по Жукову получается, что он почему-то отсиживался в своем кабинете больше часа. Вывод напрашивается один: нужно очень осмотрительно пользоваться свидетельскими воспоминаниями, последовавшими спустя несколько десятков лет после описываемых событий. Не мог Жуков в 4 часа 30 минут войти в кабинет И. В. Сталина в воскресенье 22 июня 1941 года. Подвела маршала память, а с Журналом учета посетителей он почему-то свою память не сверил.

А вот воспоминания другого свидетеля той беспокойной ночи — бывшего шофера И. В. Сталина П. Митрохина, приведенные в книге В. М. Жухрая «Сталин»: «В 3.30 22 июня я подал машину Сталину к подъезду дачи в Кунцево. Сталин вышел в сопровождении В. Румянцева какой-то тяжелой походкой, тяжело дыша через нос. Сел Сталин на откидное место в машине около меня. Я еще яснее стал слышать его тяжелое дыхание»{3}.

Этот фрагмент воспоминаний П. Митрохина воспроизведен В. М. Жухраем с единственной целью: с тем чтобы подтвердить заключение профессора Б. С. Преображенского о наличии тяжелой болезни у Сталина. Несколькими страницами раньше в подразделе главы седьмой книги, который так и называется «Болезнь Сталина», подробно описаны воспоминания профессора о том, как он был вызван на дачу Сталина в ночь на 22 июня к тяжелобольному вождю, которому был поставлен диагноз: тяжелейшая форма флегмонозной ангины, сопровождавшейся очень высокой температурой (за 40 °C).

Вот и получается, что по воспоминаниям Г. К. Жукова он в 3 часа 40 минут еще заслушивал доклад командующего Прибалтийским Военным округом генерала Ф. И. Кузнецова, после чего по приказу наркома С. К. Тимошенко он стал звонить на дачу И. В. Сталину. Однако, по воспоминаниям другого очевидца, как минимум за десять минут до принятия этого решения (звонить Сталину, к тому же еще необходимо «набросить» несколько минут на процедуру побудки вождя) Сталину уже была подана машина для поездки в Кремль. А что если допустить, что ошибся Г. К. Жуков и «побудка» вождя произошла где-то в 3.20–3.25, а доклады руководителей округов происходили еще раньше? Тогда получается, что дорога из Кунцево в Кремль отняла более 2 часов. Значит ошибся именно водитель. Удивляет не то, что водитель ошибся, как минимум на час, удивляет другое, — как не заметил этого расхождения во времени такой опытный писатель и тонкий психолог, каким является В. М. Жухрай, который буквально через одну страницу приводит без всякого комментария воспоминания П. Митрохина («…В 3.30 22 июня подал машину Сталину к подъезду дачи в Кунцево..») после фрагмента воспоминаний Г. К. Жукова: «Нарком приказал звонить Сталину (после доклада Ф. И. Кузнецова, позвонившего в Генштаб в 3 часа 40 минут. — А.К.). Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.

— Кто говорит?

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.

— Будите немедля: немцы бомбят наши города!

Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

— Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание (надо полагать тяжелое, как уже подметил П. Митрохин. Такие моменты прочно врезаются в память. — А.К.).

— Вы меня поняли?

Опять молчание.

Наконец И. В. Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал всех членов Политбюро»{4}.

Жуков принял звонок Ф. И. Кузнецова, по его воспоминаниям, в 3 часа 40 минут. Учитывая, что за десять минут до этого звонка Жуков выслушал доклады начальников штабов двух военных округов, то на доклад Ф. И. Кузнецова приходится также где-то 5 минут. Далее следует доклад Жукова Тимошенко, принятие решения об оповещении Сталина о сложившейся обстановке, длинные звонки на дачу, принятие решения полупроснувшегося Власика, три минуты паузы (побудка Сталина), доклад Сталину, молчание Сталина, диалог с вождем и, наконец, принятие решения о его выезде в Кремль — на все про все это заняло не менее 15–20 минут. То есть отдать команду на выезд машины Сталин мог не ранее 4 часов утра, если не позже.