Из ада с любовью

Келлер Эрих

Кира, конечно, лезла в самую гущу событий, Тони за ней едва поспевал, – верней, едва поспевал прикрывать ей голову от ударов дубинками и оттаскивать в сторону от бьющих по воздуху железных копыт.

В бой вступили пешие бобби, выдергивая из толпы особо рьяных вояк, – но поначалу это удавалось им редко, а если и удавалось, то «пленных» немедленно вызволяли. Однако, несмотря на сопротивление, полиция все же вплотную подкатилась к баррикаде – тут в дело пошло оружие пролетариата: спасибо крепким полицейским шлемам, прикрывшим не менее крепкие головы, иначе вполне мирная попытка остановить марш обернулась бы серьезным кровопролитием.

Полицейских

было много, и как-то само собой вдруг получилось, что стоявших перед баррикадой рассеяли, разбили на маленькие группы, и Тони с Кирой оказались в глубоком полицейском тылу вместе с горсткой моро-медведей. Более лояльными к полиции и правительству, нежели морограждане, были разве что ветераны, но, видимо, получив изначальную установку на сопротивление, медведи пока не сдавались, рычали почти как звери и почти как звери раздавали по сторонам тяжелые оплеухи.

Вокруг было слишком шумно: за баррикадой продолжали скандировать «?No pasaran!», звенел металл о камень (и камень о металл), слышались вопли и гневные крики, ругань, призывы сдаться и требования прекратить марш; из окон с громкими проклятьями летели не только гнилые овощи, но и бутылки (а иногда утюги)… Казалось, за шумом невозможно расслышать ничего, но – именно в эти минуты издалека донесся мелодичный колокольный звон. Он будто перекрыл все прочие звуки, будто звучал прямо в ушах, будто не знал преград и расстояний…

Первыми на колокольный звон стали оборачиваться моро – вот ведь интересный парадокс! Существа, для которых понятия «бог», «вера», «церковь» не значат ничего, у которых нет светлых воспоминаний о первом причастии, рождественских подарках, пасхальных каникулах, раньше других ощутили то, что через несколько минут Тони назвал «умиротворением». Медведи становились все более спокойными, вялыми, заторможенными – быстро перестали рычать, и хотя не бросили сопротивляться, но теперь делали это без энтузиазма.

Вслед за ними к колоколам стали прислушиваться и остальные: тише делались выкрики, слабей замахи, но главное – ощущение непобедимости, правоты и силы рассеивалось, растворялось, таяло, как снежинка на ладони.

Умиротворение – так правительство Британии называло свою политику в отношении рейха. Умиротворение – вот единственное, что могло помочь чернорубашечникам победно завершить марш по Ист-Энду.

На колокольный звон не отозвались только некоторые ветераны. И Тони, пожалуй, догадался, которые из них: те, кто обладал альтернативным способом жизнедеятельности. Впрочем, несмотря на малое их число, они без труда сдержали продвижение полиции и не позволили снести баррикаду.

Значит, не было ни волшебством, ни божественным провидением, ни явленным с небес чудом воздействие на многотысячную толпу колокольного звона, внезапно пробудившее христианское смирение и всепрощающее милосердие к фашистам…

Кира, еще несколько минут назад боевая и отчаянная, вдруг растерялась, оказавшись прямо перед двумя полицейскими, опустила руки, и один из них уже замахнулся дубинкой, чтобы ударить ее по лицу, – а она и не думала прикрыться руками! Тони успел перехватить его запястье, встал с полицейским грудь в грудь, ударил его лбом по носу, толкнул на мостовую – бобби совсем обалдели, им все равно, кто перед ними: женщина, старик, ребенок… Спасибо медведям – оттащили Киру за свои широкие спины: отбиваться от стражей порядка и прикрывать ее

было бы гораздо трудней. А Тони вдруг почувствовал кураж – он всегда недолюбливал полицейских, особенно почему-то английских. А еще… Обидно стало: нечестно они, с колокольным звоном. Нечестно.

И он позволил себе… покуражиться… Они не ожидали, не сразу догадались навалиться толпой, не подумали, что не всякий слетит с катушек от зуботычины или испугается полицейской дубинки. Что там их бокс или даже баритсу – ерунда для чистоплюев. Пожалуй, в замешательство бобби привело именно отсутствие щепетильности, которой они ждали от джентльмена; на их месте не растерялись бы разве что тюремные надзиратели.

Конечно, ни о какой победе над десятью тысячами полисменов речь не шла, но пятерых или шестерых Тони точно вывел из строя, прежде чем им удалось его скрутить: ломать руки они умели неплохо – как-никак это включалось в основы профессионального мастерства. Наверное, бобби были не прочь препроводить Тони в полицейский участок, вот только для препровождения куда-либо им нужно было поставить его на ноги, а именно это они сделать как раз опасались. Нет, бить дубинкой по затылку его не стали – а могли бы, – но вообще-то приложили немало усилий к тому, чтобы на ноги он без посторонней помощи не поднялся.

Свои не дали пропасть: из окон на головы бобби полетели увесистые цветочные горшки, а потом, благодаря случившемуся замешательству, Тони втащили в приоткрывшуюся дверь маленькой шляпной мастерской.

Тут собралась веселая компания: большая еврейская семья во главе с хозяином мастерской, несколько проституток-моро, двое здоровенных ирландцев из ИРА (они и помогли Тони подняться и пройти несколько шагов до двери), стайка мальчишек, вооруженных рогатками, пяток фабричных женщин, три джентльмена в безупречных костюмах (уже несколько помятых); кроме того, голоса слышались и наверху, куда прямо от входа вела узкая лестница.

До чего же все-таки глуп сэр Освальд: в Великой войне ИРА поддерживала немцев, воюющих против Англии, и теперь могла бы выступить на стороне любимого фашистами Британии рейха, но чернорубашечники настроили против себя всех – теперь ирландцам было вроде бы как-то и неудобно уважать кайзера и его политику.

Тони утер разбитый нос, повел плечами и потихоньку пошевелил пальцами – дубинки будто нарочно чаще всего попадали по рукам, заломленным за спину. Остальное – ерунда, просто синяки, а пальцы шевелились плохо.

Пацаны с рогатками поднялись на второй этаж и теперь из окон обстреливали ряды полиции. Хозяин чрезвычайно переживал за витрину – стекло такого размера стоило немалых денег, и он бы закрыл его своим телом от летевших в головы полиции булыжников, но, во-первых, опасался выйти наружу, а во-вторых, явно не походил на опытного голкипера. Впрочем, любовь иногда творит чудеса, даже если это любовь к своему имуществу…

Колокольный звон слышался и здесь, однако, вопреки ожиданиям, рокочущее «?No pasaran!» снова набирало силу. Через широкое стекло витрины была видна баррикада: ветераны живым (или не совсем живым) щитом стояли на пути полиции, и даже стальные лошади не могли поколебать их ряды. Более того, непостижимым образом механокони выходили из строя, лишь приблизившись к баррикаде. Впрочем, почему непостижимым? Достаточно знать устройство механизма, чтобы повредить наиболее уязвимую его часть.