Из блокады

Волков Константин Борисович

– Подтянитесь хоть, что ли, - заворчал Партизан.
– Эх, без вас бы я за день добежал, а с вами живым добраться - хороший результат. Ладно, полетели, орлы.

"Орлы" довольно загоготали.

– Сыч! Точно остаёшься?!
– заорал Партизан.
– В доме пока запрись, мы скоро.

Сыч не отозвался, но когда мы тронулись в путь, вышел на крыльцо. Мы уходили, а он потерянно так смотрел нам вслед.

Иногда случается странное наваждение: кажется, будто жизнь перекрутилась петлёй, и ты начинаешь с уже прожитого когда-то момента. Ведь было же недавно; и съедающая рельсы ржа, и деревья, облепленные мхами, и буйный подлесок, выползающий к железной дороге! Только идём мы сейчас в другую

сторону, и солнышка нет, вместо него серая муть, ветер и лужи. Вонючий мох, который, по словам Архипа, и не мох вовсе, свисает с каждой ветки каждого дерева. Оттого ко всем лесным ароматам примешивается еле слышный гнилостный душок, пополам с запахами грибов и сырости. А по животу, как и в первую мою вылазку за Ограду, вовсю прогуливается холод. Но теперь к нему прибавилось новое ощущение - показалось, будто кто-то нахальный и любопытный вытаращился мне в затылок, скоро назойливым взглядом пробуравит дырку в черепе, рассмотрит мои нехитрые мысли. Пару раз я, не выдержав, оборачивался, но за мной шёл лишь рассеянно глазеющий по сторонам Савка.

Партизан обещал, что под вечер мы выйдем к речке Большая Берёзовка; так и получилось. Мы остановились возле моста, заросшего вонючим мхом. И снова, будто повторение пройденного: несколько дней назад я стоял точно перед таким же сооружением. Так же, словно занавески на сквозняке, колыхались похожие на щупальца отростки, обильно сочилась тягучая слизь - сопли до воды растянулись. А в речке нетерпеливое бурление - стайки мелюзги пожирают капающее сверху лакомство.

От вони дух перехватило, и глаза слезятся: кто рукавом нос прикрыл, кто ладонями, а всё равно тошно.

Профессор поднял с земли сухую ветку и подошёл к мосту. Сопливые мочала лениво зашевелились, Архипу от этого сделалось ещё интереснее, ткнул он веткой в ближайший отросток, и началось форменное безобразие: обметавшая мост растительность заколыхалась, потекла слизь, вонь пуще прежнего изгадила воздух. Принялся Архип это дело рассматривать, ветку к лицу поднёс, хорошо, на вкус не попробовал. У меня желудок рвотным спазмом прихватило, едва удалось перебороть стыдный позыв.

– Что, умник, - усмехнулся Партизан, - изучаешь помаленьку? Сообразил, что это?

– Раньше про такое слышал, а теперь и увидел - радостно сообщил Архип. Видно, пробудился у него нешуточный интерес к окружающей действительности.
– Как я и думал, похоже на колонию каких-то простейших, возможно, в симбиозе с зелёными водорослями. Образцы бы взять.

– Конечно, возьми, если для науки, - великодушно разрешил Партизан, - бери, сколько хочешь, не стесняйся, здесь этой дряни навалом. И домой проваливай, там изучать будешь. Потому что я с такими олухами в лесу нянчиться не собираюсь. И запомни наперёд: ещё раз без спроса куда-то залезешь, хоть рукой, хоть палкой, да хоть ещё чем-нибудь - в зубы получишь, если живым останешься. Бить буду без предупреждения, и чтобы потом не обижался, дговорились? Кстати, это всех новичков касается.

Я, в самом деле, не подумал, - сделал вид, что засмущался, профессор.
– Ведь интересно же получается...

– Интересно, ещё как интересно!
– перебил его Партизан.
– Вроде, умным кажешься! Уговорили взять тебя, да видно зря - хлопот не оберёшься. Ладно, для умных объясняю - в эту речку не лезем, дурная она. Живут в ней особые червячки. Умные их паразитами называют, а мы по-простому - яйцегрызами. А за рекой ещё интереснее: там всё вонючкой убито, а поляны борщевиком поросли. Но ты, Архип, сильно не радуйся, мы в это интересное место не пойдём. Здесь недалеко есть другая переправа.

Под деревьями сыро и мрачно. За три сотни шагов, что мы прошли вдоль берега, я основательно вымок, а заодно ещё раз позавидовал одёжке товарищей. Мокрая

трава, мокрые кусты, мокрые листья - и сам я через минуту сделался таким же мокрым. Кожаная куртка, хоть и с капюшоном - плохая защита от сырости, особенно, если эта сырость со всех сторон. Холодные струйки просочились за воротник, и по телу побежали мурашки, началась мелкая дрожь.

Проломившись сквозь кусты шипастой акации, мы выбрались на шоссе. Когда-то здесь ездили машины, сейчас не проползёт и трактор - от дороги осталось лишь название, да кривая линия на картах лесников. Местами асфальта нет, а кое-где он ещё сохранился, но весь растрескался и встал дыбом. Из щелей выперла трава, пробилась наглая молодая поросль, некоторые выбравшиеся из-под асфальта деревца вдвое, втрое выше меня вымахали.

Когда-то, специально для автомобилей, через реку перекинули деревянный мост. Вид этого сооружения доверия не внушает: брёвна почернели, на них лоснится что-то скользкое; одна из шести опор подломилась, и вся конструкция скособочилась, того и гляди, рухнет; перила не уцелели, а поверх щелястого деревянного настила лежат две ржавые металлические колеи. Как представил, что придётся идти по этому мосту, стало мне тоскливо.

– Для новичков объясняю, - подбодрил нас Партизан.
– Когда окажетесь над рекой, шустрее двигайте ногами. Кто может не дышать - тот не дышит, кто не может - дышит через раз. Потому что в здесь река настолько дурная, что от неё и воздух дурным сделался. Помереть - не помрёте, а голова будет звенеть, как бубен. Это ежели чуть-чуть подышать. А если кто к воде спустится, да постоит немного, тому совсем плохо станет. Мелкого зверя сюда на водопой тянет, а потом с ним вон что делается.

Глянул я, куда указал Партизан, и увидел шелковистую травку. На вид она нежная и ласковая, усыпанная пушистыми цветами, похожими на радужные одуванчики. Притягивает к себе лужайка, будто мохнатый ковёр, хочется на нём бока понежить, и плевать, что вокруг мелкие косточки белеют, и даже чья-то, ещё не до конца разложившаяся, тушка виднеется. Похоже - прямо из этой тушки вверх тянутся стрелки молодой травы.

Архип, конечно, заинтересовался. Он быстро сочинил гипотезу, которая всё ему объяснила, и решил и нас осчастливить этим знанием:

– А что, если это не река виновата, вдруг, это трава такая? Может, она вместе с ядовитой пыльцой семена вокруг распыляет? Вдыхает зверь такую смесь, от пыльцы гибнет, а семена внутри него прорастают. Тут им сразу и защита, и питательная среда. Ловко приспособились, правда?

– Угу, - сказал я, судорожно сглатывая, чтобы подавить ещё один спазм, а самому вспомнилось, как Бармалей на островке упал, а из него трава выросла. Там, конечно, всё по-другому, но что-то схожее имеется.

– Растения, они бывают опаснее любого зверья, - поддакнул Леший.
– Потому, как их нельзя учуять.

А я подумал, что же это за место такое! Здесь не только животные поедают траву, но и трава охотится на зверей. Попробуй-ка расслабиться!

Мне совсем расхотелось испытывать надёжность моста, но идти-то надо. Я промчался по шатающейся конструкции быстрее пули. Когда все собрались на том берегу, Партизан сказал:

– Тут недалече осталось, похоже, до темноты успеваем.

Обрадовался я близкому отдыху, да не сильно обрадовался, потому что возникло чувство: вновь со мной плохое творится. Ледышка из живота в пах опустилась, и теперь всё там раздирает, сердце трепещет и норовит с ритма сбиться, а затылок почти пробуравили, уже в голову залезли, тайные мысли разглядывают. Дальше - хуже; ноги стали ватными, тошнотный ком подступил к горлу. Вспомнилось, как меня поймал муравьиный лев. В сущности, похожее ощущение, хотя руки-ноги пока работают. Лишь бы, как тогда, не переклинило.