Из блокады

Волков Константин Борисович

Приоткрыв ставень, механик долго таращился в темноту.

– Там, у делева, стоит, - сказал он.

– Волколак, что-ли?
– спросил Партизан.

Савелий кивнул.

– Один?
– уточнил Партизан.

Савелий опять кивнул.

– Раз один, - усмехнулся Леший, - нечего было и просыпаться. И вы ложитесь. Завтра пожалеете, что не спали.

– Темно, - сказал Партизан, выглянув в окно. Он долго целился из ружья.
– И далеко.

Выстрел так и не прозвучал. Партизан убрал оружие, и, для тех, кто не в курсе, объяснил:

– Хитрые, сволочи. Эти поодиночке не нападают. Разведчики выслеживают добычу,

а потом созывают стаю. Когда десяток-другой соберётся, пойдёт веселье. Ну, здесь нам бояться нечего - до утра продержимся.

Издалека, сквозь шуршание ветра в кронах деревьев, донёсся ответный вой. Я посмотрел в окно. Чернильная тьма, ничего разглядеть невозможно. Но, странно: чем больше я пялился во мрак, тем отчётливее виделось, что лес заполнен призрачным зыбким сиянием. Оно на грани восприятия, но именно оно позволяет различить неясные очертания домов и деревьев.

А потом я увидел человеческий силуэт: скособоченное туловище, маленькая головка, руки свисают до колен, а глаза, словно два уголька, светятся багровым. Опустилась тварь на четвереньки, морду в небо задрала, и снова донёсся вой-скрежет.

Проняло меня это зрелище, я отпрянул от окна. Ну его, нет сил смотреть на всякую нечисть. А волколаки начали кричать, не смолкая! Я свернулся клубочком на полу, под голову сунул влажную куртку, да разве уснёшь? У Лешего, однако, получилось - завернувшись в плащ, он спокойно похрапывал в уголке. Показалось, что сквозняк сделался особенно холодным. Я встал и раскурил от свечи трубку, тут ко мне подсел Архип.

– Тоже не спится, - вздохнул он, зябко кутаясь в плащ.
– Видал я волколака, только, дохлого. Похож на большую собаку... будь другом, угости табачком.

– Ты, вроде, не куришь, - удивился я.

– Вроде нет, а сейчас, пожалуй, закурю.

Я дал профессору раскуренную трубку, для хорошего человека не жалко. Обтерев мундштук о рукав, Архип осторожно втянул горький дым. После первой затяжки у профессора выпучились глаза, после второй потекли слёзы.

– Спасибо, - сказал он, возвращая трубку, - но это не табак!

– Почему не табак?
– удивился я.
– Самый настоящий!

– Ты бы не затягивался, профессор, - посоветовал Антон.
– Не смотри на нас, мы-то привычные, и то вдыхаем осторожненько и через раз, а ты просто в рот набери, чтобы вкус распробовать, тогда нормально.

– Всё равно гадость. Вот раньше, помню...

– Раньше много чего было, - сказал я сердито. Вообще-то мне всё равно, я не видел этого "раньше", значит, и переживать не о чем. Другие любят вспоминать о "той" жизни, а ещё они любят делиться воспоминаниями со мной. Когда нет настроения, это сильно раздражает.

– Да, много чего было, - Архип зажмурился, - и в один миг - ничего и никого.

– Мы же остались, - перебил я профессора. Знаю, раз начал человек в таком духе прошлое вспоминать, либо дело закончится истерикой, либо впадёт мужик в жуткую меланхолию - лучше сразу пресечь. Я сказал, попытавшись, чтобы прозвучало грубо: - Живи, и радуйся! Чего тебе ещё!

– Мы остались, - согласился профессор, - но мы не в счёт, мы случайность. Повезло! Что бы там ни произошло, а нас лишь краешком зацепило. Если война, то пожалели на это захолустье боеголовку; рядом ни одного приличного городка. А ежели что другое - опять же, городов близко не было, а та гадость, от которой мир чуть не рассыпался в труху, понятно, не в деревне случилась. Раз

уж выпало нам уцелеть, надо было жизнь налаживать, а люди вместо этого стали резать друг друга почём зря, выясняли, кто главнее. На Терентьева охотились, а потом переключились на Степана. Да и сам Стёпка... вспоминать про то, а тем более рассказывать вам, молодым, не рекомендуют, но так уж оно было. В других посёлках изначально ситуация не хуже была, и чем там дело кончилось? Кому-то посчастливилось к нам прибиться, но больше таких, кто косточки по лесу разбросал.

– Архип, думаешь, вообще никого не осталось? Совсем-совсем? На всём белом свете? Наверняка же, кому-то ещё свезло!
– спросил Антон, а мне почему-то вспомнился плакат над кроватью Рената. Если честно, мысль о том, что те, кто не пожалел бы для нас пары тысяч ядерных боеголовок, сейчас купаются в море, пьют вино и пялятся на красивых женщин, сильно не нравилась. Всё же надеюсь, им тоже досталось - это справедливо! Если уж в дерьмо, так всем миром, чтобы никому не было обидно!

– Не думаю, - ответил, поразмыслив, учёный.
– Говорят, в московской подземке кто-то выжил. Хоть убей, не понимаю, откуда пошёл этот слух. Шансов у тех товарищей, по правде сказать, маловато; под землёй долго не протянешь. Может, где-то ещё? Только какая нам разница? Мы о других выживших ничего не знаем, и, скорее всего, никогда не узнаем, а это всё равно, что их нет.

Волколаки неожиданно заткнулись, наступила жуткая тишина.

– Всё, ребятки, подъём, - скомандовал Партизан.
– Леший, вставай, говорю. Веселье проспишь!

– Сейчас и нападут?
– поинтересовался Архип.

– А как же, непременно нападут!
– Антон подхватился на ноги, бодрый и готовый воевать.
– Потому что тупые они, думают, в ловушку нас загнали. А нам только и надо, утра дождаться. Ночью волколак - лесной царь, а дневного света не переносит. Днём он смирный, как ягнёнок, его можно палкой забить. Приспособились, твари, по логовищам хорониться, а мы их и там находим...

– Твари приспосабливаются, - сказал Архип.
– У них выбор небольшой: либо жить, соответственно своей природе, либо сдохнуть. А мы норовим, как раньше, мир под себя переделать. Только силёнок у нас нынче маловато, да и мир другой, он больше не желает переделываться.

– Эх ты, умник, - сказал Партизан, осматривая ружьё.
– Стало быть, это в нашей природе и есть - мир под себя переделывать. Потому и живы, что пытаемся соответствовать. А если опустим руки, тут нам и конец. Вымрем, точно говорю.

– На самом деле, уже практически вымерли, - грустно сказал учёный.
– Нас больше нет. Пока ещё двигаемся, едим, даже кое-как размножаемся. А время наше ушло. Мы - последние динозавры.

– Ну, здесь ты загнул, - подал голос Антон.
– Лично я вымирать не собираюсь. Мне пока нравится двигаться, есть и размножаться.

– Всем нравится. Да не у всех получится, - неожиданно поддержал учёного Сашка.
– С лесом мы справляемся, а как быть с голодом? Сейчас каждый, кто ещё кое-как работает, кормит двух стариков или больных. А будет хуже, гораздо хуже, потому что Хозяин даже неизлечимых приказал выхаживать! Прошлые грешки замаливает! Лесники, рискуя жизнью, хмель собирают, а им лечат тех, от кого и пользы никакой. Помирать они не торопятся, а кушать им подавай! Зато работяги живут впроголодь, а скоро узнают, что такое голод. Тогда самое страшное и начнётся.