Из блокады
Шрифт:
Взгляд лесника остановился, глаза начали стекленеть, рот приоткрылся, и на бороду вытекла струйка зелёной от разжёванного хмеля слюны. А потом, как-то вдруг, Партизан напружинился и легко вскочил на ноги.
– На, оботрись, - Леший протянул ему тряпицу, тот взял, и потопал к берегу, на ходу вытирая слюни с бороды.
– Леший, - спросил я, - Что это было?
– Чё надо, то и было! Лес прослушивал, понятно?
– И что, услышал?
– Услыхал, чего надо было, - Леший пошёл вслед за Партизаном.
– А хмель есть обязательно?
– спросил я вдогонку. Сильное у меня против этого дела имелось предубеждение.
–
– Деревья валить, говоришь?
– Леший обернулся, под рыжей бородой спряталась ехидная усмешка.
– Ты меньше болтай, тогда не узнают. А если не узнают, и не отправят. А хоть и отправят, нам-то что? Нам это вроде отпуска! Думаешь, ради удовольствия хмельком балуемся? Вишь, как его вставило? Скачет, будто молодой козлина. Завтра ему ещё захочется, да нельзя его часто жрать. Ты не переживай, в этом деле хмель не обязателен. У кого нет способностей, тому он не поможет, а иному и глотка водки достаточно. У некоторых без всего получается, но с дурманом проще... гораздо проще.
Вернулись мы к переправе.
– Значит, дело такое, - быстро и невнятно выплёвывая слова, сказал Партизан.- Дальше не пройти. На север нас не пропускают.
– Кто не пропускает?
– раздражённо спросил Сашка.
– Кто, кто! Конь в пальто! Откуда я знаю, кто?! Мелководье тварями кишит! И в лесу нас ждут!
– Партизан махнул рукой в сторону противоположного берега.
– Лень было проверить, дураку, полез на авось. Гробанулся бы, как Антоха, и поделом. В обход попробуем, на восток. Там пока тихо. Заодно и места разведаем.
Раньше Партизан лишь изредка посматривал на дозиметр: щёлкает себе, и ладно. Местность изучена, опасные районы на картах обозначены. Когда лесник взял прибор в руку, стало ясно - мы первые из Посёлка, кого занесло в эти края. Легко можно влезть, куда не надо. Плохое место не сразу распознаешь - это потом, когда будешь не просто, и не быстро помирать, тысячу раз пожалеешь о своей невезучести. Дело может обернуться таким образом, что даже хмель-дурман не спасёт.
Что и говорить: дозиметр - штука драгоценная, только слишком уж назойливо щёлкает. Однажды приборчик заверещал слишком часто и, по-особенному, тревожно. Партизан заявил: мол, пустяки, не смертельно, но нехорошую проплешину мы обошли стороной.
Позади осталась торчащая над поверхностью озера крыша одинокой затопленной избушки. Мох больше не пружинил под ногами, мы ступали по настоящей траве, растущей из твёрдой земли. Берёзки выпрямились; белые стволы засияли в косых лучах предвечернего солнца. Уже и болото по правую руку обернулось тростниковыми зарослями, и деревья в том лесу вполне здоровые, их не душат пряди вонючего мха. Озеро затянулось камышом: сначала попадались отдельные маленькие островки, а потом началась сплошная - от берега до берега - стена высокой, выше моего роста, озёрной травы.
На той стороне, за камышом - деревья. Непонятные они: чёрные, растопыренные, и закутанные в белёсое покрывало. Нехороший лес, это и без всякого лесниковского чутья видно.
– Здесь попробуем, - сказал Партизан.
– Крупной рыбе в камыше тесно, а мы пролезем.
Упругие стебли ломались и приминались неохотно, кое-где сквозь упрямую траву можно было только прорубиться. И всё же мы оказались на берегу, рядом с чёрным лесом. Издали он выглядел странно, а вблизи вовсе пугал - отвратительный,
Когда Паучий лес остался позади, а вместо стены камыша вновь заблестела водная гладь, мы решили устраиваться на ночлег; дело-то к вечеру. На бережку развели костёр. Пока готовился ужин, мы изо мха, веток, да листьев устроили ложа. Уснуть, несмотря на усталость, не получилось; я ворочался, думки разные в голове крутились, сначала про Антона, а потом про Пасюка. Сон не шёл.
– Партизан, - я пододвинулся к костру, - Не спится мне. Давай, я подежурю?
– Нет уж. Если не спится, посиди у огня, бока погрей, - ответил Партизан, скармливая огню очередную порцию веток.
– А я смену отсижу, и на боковую. Утомился что-то.
Костёр шипел и плевался; сырые дрова горели неохотно, густой дым разостлался над водой. За деревьями сгустилась тьма, иногда в озере кто-то плескался и булькал, горланили лягушки. День выдался нелёгкий, но парням не спалось; лишь Савелий тяжело похрапывал и всхлипывал во сне.
Профессор в очередной раз одолжился куревом.
– Хорошо, - засипел Архип, когда прокашлялся.
– Вечерок-то, как раньше. Бывало, приедешь на Волгу, сядешь на берегу, костерок горит, уха булькает. Разложишь снасти, рыбку ловишь. Красота!
– Да, - подхватил Сашка, - рыбачишь себе. Палатка. Шашлык. Все дела. Девочки салатики режут, друзья водку разливают.
– Бабы, водка...
– передразнил профессор, - и без них неплохо...
– Неплохо, - вздохнув, согласился Сашка, - а с ними и вовсе хорошо. О чём это мы? Может, и Волги никакой давно нет. Хотя, с другой стороны, что ей сделается, река, она и в Африке река... А скажи, профессор, какие в Волге рыбки плавают? Не знаешь, можно там сейчас рыбачить?
– Что хорошего в этой рыбалке? Натаскал карасиков, да кошке скормил, забава для пацанов, - сказал Партизан.
– Мне больше футбол нравился. Футбол, я вам скажу... это футбол! Сам я лесничил в этих краях, но, бывало, в город на матчи ездил. Так наорёшься - три дня хрипишь.
– Футбол и я смотрел, - вздохнул профессор, - конечно, по телевизору.
– А я в него играл, - ответил Сашка.
– Чего уж хорошего? И командочка была так себе, но по заграницам я тогда наездился. А ещё на юга. Знаете, какая "тачка" у меня была? Стоило бибикнуть, девки табунами сбегались. Падкие они на это дело, скажу я вам.
– Да я ваши крутые "бибики" на одном месте вертел, - заявил Леший.
– Я их на своей "Ниве", как стоячих, делал.
– Ага, делал!
– засмеялся Сашка.
– Попался бы ты мне на долбаной "Ниве", посмотрел бы я, кто, кого и на чём повертел бы.