Из блокады

Волков Константин Борисович

– Честно говоря, есть у меня сомнения, - признался я.
– Это насчёт того, что зря не убиваете. Мы вас не трогали, а вы пришли, схватили, потащили. Оружие отняли. Что мне думать?

– Ты напутал! Не мы пришли - вы пришли... да... сначала поубивать вас хотел, пока вы не убили нас! Когда бы мы пришли к вам с оружием, что бы вы сделали? Поубивали бы...

– Может быть. Но сначала бы узнали, зачем вы явились, - сказал я, а самому вспомнилось: "еда давай, оружие давай". У той чужачки я ничего спросить

не успел.

– Поэтому ты и здесь!
– почти радостно заявил дядя Дима, в его словах впервые послышались хоть какие-то оттенки чувств.
– Для того и пригласил тебя... любопытно мне стало... Вот я и спрашиваю: "что вам нужно?" Двадцать лет нас не знали, а теперь явились. Что надо-то? Зачем пришли в наш лес с оружием?

Смехота! "Наш лес"! Не видел я табличек с надписью: "цивилизованным людям вход воспрещён!" Лес ничей - где хотим, там и ходим! Если на то пошло, мы об этих ребятах вообще не знали. Прошли бы мимо, и не заметили.

– А по-хорошему спросить нельзя?
– сказал я.
– Обязательно побоище устраивать?

– Побоище?
– в голосе дяди Димы промелькнуло едва уловимое раздражение.
– Забыл, что означает слово "побоище". Чую, нехорошее оно. Так мы, это, никого не побили, вы живы и здоровы, а Настёна...

Дядя Дима сокрушённо махнул рукой.

– Сама и виновата твоя Настёна, - заоправдывался я.
– А зачем сзади набросилась? Там не до церемоний было. Как получилось, так и ударил! Извини, конечно, только нехорошо, сзади-то.

– Сунули ему пыльцу в нос, нет бы, заснул, как положено!
– вздохнул дядя Дима.
– Шустрый ты. Ни роста в тебе, ни веса, нести легко, а с Настёной справился! Она вместе со мной с тех пор, как я попал в лес. Ребёнком помню. Бывалая, нет равных на охоте, любого зверя подманит. Выходит, супротив человека по-другому нужно. Где же им опыта набираться? Они же дети, какой с них спрос? А беды из-за ребячьей глупости и случаются.

В голосе дяди Димы послышалась грусть, и я решил ему посочувствовать:

– Так получилось, - сказал я виновато, - мне жаль.

– Тебе-то чего жалеть? Для тебя она никто! А я, это, я Пульку щенком помню, сам выхаживал, а после растил. Эх, знал бы, заранее жертву приготовил... А тут всё в спешке, некогда было, - дядя Дима опять махнул рукой. И я надолго замолчал, потому что сначала не понял, о ком он, а когда сообразил, что дядя Дима переживает за ту облезлую собачонку, и вовсе оторопел. О Пульке он, видите ли, печалится, а Настёна... раз дяде Диме плевать на неё, мне тем более не стоит заморачиваться по этому поводу, других проблем куча.

– Давай это дело разъясним, - сказал я.
– Хочешь верь, хочешь нет, а мы про вас ничего не знали. Думали, людей в лесу и вовсе не осталось. К вам наши дела отношения не имеют. И вообще, мы случайно забрели сюда, прошли бы мимо, вас бы и

не заметили.

– По этой дороге мимо не прошли бы. По ней, это, идти некуда. Ничего тут больше нет.

– Как же тебе объяснить-то? Из леса мы шли. Не я вам нужен. Вам бы Партизана послушать. Он бы грамотно разложил.

– Что ещё за Партизан такой?

– На тебя похож. Бородатый и главный. А ещё он всё про лес знает.

– Про лес, говоришь, знает?
– переспросил дядя Дима.
– Интересно! Ты, это, не врёшь? Нет, враньё я чую... Мои ребятки за край леса ходили, разведывали, что там. Плохо там, деревьев нет, а под небом сейчас опасно... солнце злое, от него искры в глазах. Бывает такая штука, называется, это, радиация. Слышал? По-моему, там она самая и есть, потому что после неё у ребят тело зудит.

Ишь ты, тело у них от радиации зудит. Я спросил:

– Если знаете про радиацию, зачем тогда в Паучий лес меня затащили?

– Паучий лес это что?

– Ну, это... где чёрные деревья и паутина.

А-а-а, это не пауки, а бабочки. Вернее, гусеницы. Беда для леса... нет, там с края плохо, а если знаешь, где ходить, то можно... Пока лес думал, как с этой напастью справиться, радиация не пускала тех бабочек дальше - тоже, видишь, польза от неё вышла.

Ну, и ладно, пауки, бабочки, какая разница? Важно, что не схватил я лишнюю дозу, с детства этого боюсь. А потом я решил, что, пока дядя Дима нормально со мной разговаривает, нужно наглеть до конца. Настроение у вождя может и поменяться. Я сказал:

– Ну, отпустишь меня? Пожалуй, мне пора домой.

– Ты, это, не торопись, - осадил меня дядя Дима.
– Я же говорю, думать буду. Пока отдыхай, а мясо ешь, не стесняйся. Летом еды много, всем хватает.

Есть мне, что-то, расхотелось: блюду не помешало бы немного соли, можно, на худой конец, добавить лук или чеснок, опять же, перчик не был бы лишним. Но, похоже, приправы здесь не в чести. Съев несколько кусков, я понял - больше не хочу. Голод может сделать вкусным и пресное мясо, но стоит немного набить живот, и такая пища перестаёт радовать, тем более - ситуация и не располагает к особой радости.

Никто не запрещал бродить по деревне, и я бродил: присматривался, изучал и думал о том, как быть дальше. Ничего стоящего не придумывалось. Я подивился на чужаков; сюда бы Архипа, он бы рассказал, что за выверт учинила с людьми природа. Все, будто с одного образца списаны, поджары и узкобёдры, зато крепкоруки и длинноноги. Со спины и не разберёшь, мужчина перед тобой или женщина: у всех мальчишечьи фигуры и длинные волосы, на всех похожая одежда. Если глянуть спереди, различия более заметны: у девушек что-то похожее на груди, у парней жиденькая, неровно подрезанная растительность на лице.