Из чего созданы сны

Зиммель Йоханнес Марио

— Руки прочь, вы, пролетарии! — шумел толстяк, у которого под серым пальто был светло-голубой костюм, розовая рубашка, фривольный галстук и который пах сладковатой косметикой. У него был напевный женский голос, сам он был мягкотелым и округлым, скользким и неприятным. — Вы еще пожалеете! У меня друзья в Гамбурге! В том числе старший советник в руководстве города! Я ему расскажу, какие тут царят порядки.

— Ну, морда, — сказал Кушке. — От вам этт жаба, фройляйн Луиза. И Индиго мы

вам тоже привели. Хотела удрать с этт жабой.

В эту минуту в кабинет, в сопровождении пастора Демеля, вошла девушка по фамилии Индиго. Она была вне себя от ярости. Очень молодой пастор, в черном галстуке и с короткой стрижкой, мягко успокаивал ее, но попусту. Индиго заорала фройляйн Луизе:

— Я тут больше не выдержу! Мне надо уйти отсюда! Уйти отсюда!

Подошел Берти. Теперь он фотографировал «Хасселбладом». Очень тихо он спросил у меня:

— А кто этот толстяк?

— Понятия не имею.

— Я его знаю.

— Что?

— Я его знаю! Я его знаю… — Берти уставился на толстяка. — Черт меня побери, если бы только знал, откуда! — Берти почесал на затылке.

Тем временем фройляйн Луиза накинулась на девушку. Она нападала на нее на удивление резко, особенно если принять во внимание, какой дружелюбной она была до сих пор. Но потом я вспомнил, как она взорвалась из-за испорченной электроплитки. Похоже, она была склонна к таким внезапным взрывам.

— Фройляйн Индиго, вам абсолютно точно известно, я вам специально говорила, покидать лагерь без разрешения и пропуска нельзя!

У Ирины Индиго были черные, подстриженные под пажа волосы, черные печальные глаза, которые сейчас сверкали, полные алые губы и очень белая кожа. Высокая, стройная, она была обута в коротенькие полуботинки, на ней была юбка, не закрывавшая колени, голубая двойка с джемпером и синее пальто. У нее были длинные шелковистые ресницы. Легкий, едва уловимый чешский акцент.

— Мне нужно к моему жениху! Я вам уже десять раз говорила! Мне нужно к нему! — она указала на толстяка. — Этот господин хотел взять меня с собой на своей машине!

— Чисто из любезности, — проворчал тот и потрогал ушибленный череп. — Из-за доброты всегда страдаешь.

Шофер Кушке замахнулся свободной рукой, словно для удара. Толстяк молниеносно втянул голову в плечи и тявкнул: «Не смейте!» И тут заметил, что Берти его внимательно рассматривает.

— А вам чего надо?

— Я вас знаю, — сказал Берти.

— В жизни не видел! — заявил толстяк и с гримасой боли потрогал затылок, где под волосами вздувались две хорошенькие шишки. Удары Кушке были не слишком нежными.

— Нет, нет, — задумался Берти. — Все-таки я вас знаю.

— Да пошли вы… — огрызнулся толстяк. Кушке рванул его заведенную

за спину руку вверх. Толстяк взвыл от боли.

Фройляйн Луиза пошла на него, готовая к бою, как самка, защищающая своих детенышей.

— Что вы делаете в лагере? У вас есть пропуск?

— Ничего у него нет, — смущенно ответил старший полицейский.

Кушке снова взялся за дубинку, висевшую у него на запястье.

— Кругом! — скомандовал он толстяку. — Лицом к стене! Руками в притолоку. Что? Не ясно?

Отпущенный толстяк, задыхаясь от ярости смерил его презрительным взглядом:

— Кусок дерьма!

— Щас ище раз схлопочешь по репе, — пригрозил Кушке.

А магнитофон все записывал, все…

На комбинезоне Кушке, над животом, там, куда его ударил толстяк, был виден пыльный отпечаток ботинка. Кушке толкнул толстяка вперед. Тот уперся руками в стену и позволил Кушке себя обыскать. Охранник держал свою дубинку наготове. Берти фотографировал.

— Если у него нет разрешения, как он в таком случае попал в лагерь? — спросила фройляйн Луиза у охранника.

Его лицо залилось краской.

— Ну! — требовательно произнесла фройляйн.

— Наша вина, фройляйн Луиза, — смущенно пролепетал тот. — «Германия — Албания».

— Что?

— Ну, международный матч. По телевизору. В бараках многие мальчики тоже смотрят.

— Прекрасно, — сказала фройляйн. — Так и происходит, когда люди думают только об удовольствиях, а не выполняют свои обязанности!

— Да, — с несчастным видом согласился усталый измученный охранник.

— Все четверо смотрели телевизор?

— Да, все четверо, фройляйн Луиза. Тут-то он, наверное, и прокрался.

— Хорошенькое дельце! — горячилась фройляйн Луиза. — А в это время может произойти что угодно!

— Нам очень жаль. Никогда раньше такого не было…

— Вот этт да! — шофер Кушке вытащил у толстяка из-за пояса пистолет и подал его лагерному полицейскому.

— «Вальтер». Семь-шестьдесят пять. — Охранник вынул магазин.

— Полнехонек, — оценил Кушке и вынул еще два из левого кармана брюк толстяка, от которого исходил удушающий запах мускуса. — Прям арсенал!

— У вас есть разрешение на ношение оружия? — спросил лагерный полицейский.

— Само собой, — нагло ответил толстяк.

— Где оно?

— В Гамбурге. Вы что же, думаете, я повсюду таскаю эту бумажку с собой?

— Во дает! — высказался Кушке. И тихо спросил у охранника:

— Какой там счет?

— Было ноль-ноль. Первый тайм. Тридцать пять минут, — так же тихо ответил тот. А потом громко объявил: — Пистолет конфискован.

Толстяк повернулся с поразительным проворством.