Из чего созданы сны
Шрифт:
— А ты, кусок дерьма, — Конкон злобно поглядел на Берти.
Тот улыбнулся ему в ответ.
Индиго попросила умоляющим тоном:
— Позвольте хотя бы позвонить моему жениху, фройляйн Луиза.
— Исключено.
— Дайте девушке позвонить, — вмешался я.
— Я уже столько раз просила! — воскликнула Индиго. — И опять, и опять! И всегда один ответ — нет.
— Потому что не разрешается, — отвечала фройляйн Луиза. — В принципе, невозможно. Постоянно все хотят позвонить. Так дело не пойдет! На каждую из вас мы получаем всего две с половиной
— Я оплачу разговор, — вмешался я.
— Вы?
— Да. Мне тоже нужно позвонить в редакцию.
Фройляйн все еще колебалась.
— Пожалуйста, — сказал я. — Очень вас прошу…
Зазвонил телефон. Фройляйн Луиза подняла трубку.
— Готтшальк!.. Да, господин доктор… Ах, вот как!.. Хорошо, мы придем к вам… — Она положила трубку и объявила: — У Панагиотопулоса родилась девочка.
С этими словами она подошла к двери своей жилой комнаты и открыла ее. Кушке и я пошли за ней следом. Шофер проговорил:
— Ну, как я рад! А то она все боялась, что будет мальчик и ему придется стать солдатом в будущей войне.
Мы заглянули в соседнюю комнату. Карел, очень бледный, маленький и со спутанными волосами, сидел на кровати фройляйн Луизы. Его труба все еще лежала на полу.
— Ах ты, Господи, вот же, — растроганно сказал Кушке, — вот ж бедная козявка. Ну чё за проклятый мир! Хоть бы детям-то не приходилось бежать.
Фройляйн Луиза подошла к Карелу.
— Нам надо к доктору. Он всегда очень занят. Как думаешь, сможешь идти? — спросила она по-немецки, но потом сообразила, что Карел плохо понимает немецкий язык, и повторила вопрос по-чешски.
Воспитанный мальчик серьезно кивнул. Он встал и слегка покачнулся. Фройляйн Луиза подхватила его. Берти подвинул меня в сторону и сделал два снимка. Фройляйн Луиза повела мальчика через кабинет. Обращаясь к Индиго, она сказала:
— Ну, раз господин Роланд оплатит, можете позвонить. Но больше не пытайтесь сбежать!
— Нет-нет, госпожа воспитательница! — сразу просияла Индиго. — Только разрешите позвонить моему жениху…
— Вы закончили? — спросила фройляйн Луиза лагерного полицейского.
— Так точно! — охранник поднялся, спрятал в карман свою записную книжку и пистолет Конкона. — Ну, идем, — сказал он толстяку, стараясь выглядеть бравым, бедный старый человек. — И не валяйте дурака. Я вас немедленно ударю!
— Да и я-тт пока что тоже здесь, — хмыкнул Кушке.
— Я с ними, — сказал мне Берти.
— О’кей, — кивнул я. — Когда приедет полиция из Цевена, позови меня.
— Будет сделано.
Фройляйн Луиза уже была на пороге кабинета, как Карел, не говоря ни слова, высвободился, пошел обратно в комнату и тут же вернулся. Он захватил свою трубу, которая осталась там, на полу, и теперь крепко сжимал своей маленькой ручкой большой, сверкающий золотом инструмент. Он не произнес ни единого слова и двигался как слепой, осторожно и медленно.
— Вперед! — скомандовал полицейский Конкону.
— Ну, пшёл и смотри мне! — пригрозил Кушке. — Али больно шагать?
— Я
Было слышно, как он шумел дальше в коридоре барака. Берти поковылял вслед за группой. Карел подошел к фройляйн Луизе. Он посмотрел на нас и учтиво поклонился.
— До встречи, Карел, — сказал я.
— Я тоже пойду с вами, — предложил пастор Демель.
Тут фройляйн Луизе кое-что пришло в голову:
— Я попрошу вас, господин пастор!..
— Да?
— С мальчиком я справлюсь сама. Но моя плитка опять сломалась. Спираль. Вы ведь такой умелый, вы ее уже пару раз чинили. Не могли бы вы ее еще разок посмотреть?
— Конечно, — дружески кивнул ей пастор.
— Спасибо, — сказала фройляйн. Дверь за ней и за Карелом закрылась.
Пастор осмотрел плитку, достал из кармана брюк большой перочинный нож со множеством приспособлений и приступил к работе.
Ирина Индиго посмотрела на меня. У нее были очень большие и темные глаза, теперь опять очень грустные. Я тоже посмотрел на нее. Мы стояли метрах в двух друг от друга и не отводили взглядов.
С гулом приближалась еще одна эскадрилья «старфайтеров». Грохот их реактивных двигателей становился все громче и громче. Опять задребезжали стекла. Рев достиг своего апогея. Я боялся, что снова впаду в тревогу и раздражительность. Нет, ничего подобного не произошло. Я оставался совершенно спокоен, впервые. Я прислушался, не появился ли мой «шакал». Его не было. Вообще. Грохот стал тише и смолк.
Мы с Ириной все еще смотрели друг на друга.
11
— Вы первый человек в ФРГ, который ко мне хорошо отнесся, — сказала она, наконец.
— Глупости.
— Никакие не глупости! — Покачала она головой. — Все остальные мной только командовали. И прежде всего эта ведьма — воспитательница. — Она глянула на пастора, который возился с электроплиткой: — Извините за выражение, эта старая женщина, она только исполняет свои обязанности, я понимаю. И прибывают все новые беженцы. Я понимаю, что людям в этой стране уже надоело, и они уже видеть нас не могут.
— Это не так, — отозвался молодой пастор, который теперь уселся за стол. — Никто против вас ничего не имеет. Вовсе нет. Беженцам живется плохо. А нам хорошо. То, что вы принимаете за отказ, это просто угрызения совести. Потому что после всего, что мы натворили, это же величайшая несправедливость, что мы так скоро снова начали процветать, — а людям, в ГДР например, еще долго жилось трудно. Сейчас, слава Богу, уже нет. Ну, а теперь звоните же, наконец!
Я подумал, что я измученный тяжким трудом и запоями репортер в вечной погоне за сенсациями, а не удачливый плейбой, способный уложить прекрасную юную беззащитную девушку, во всяком случае, не оказав ей сначала помощи. Так что, я взял себя в руки и спросил: