Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)
Шрифт:
— Всё это игрушки. — по неизвестным причинам, мне позволялось говорить с герцогом даже в таком тоне. И обращаться на «ты»: — Ты извини, но я вот как раз об этом задумалась: мы всё время про неё говорим, но никто же пока не умер по-настоящему? В смысле, ну, многие штуки немножко похожи на смерть, это даже красиво, но ни ты ни я не видели вблизи, что такое реальное умирание, и мёртвых видели только на похоронах каких-то чужаков, мёртвых как декорацию. Я не думаю, что мы что-то о ней знаем. Но наверное, ещё узнаем потом.
А он не стал даже и спорить, не по мудрости, конечно: он был насквозь из своих книжек, и часто пытался действием, жестом сказать больше, чем
— Не надо. Давай потом?
(И это «потом» действительно, всё оправдывало и объясняло. Хлипкую ненадёжную крепость, с навсегда пожелтевшей ванной, ободранными обоями, дырой в дальней стене туалета, из которой приходили любопытные крупные пауки, и кроватью, которую каждый вечер заново приходилось восстанавливать из обломков — потом у каждого, кто сидел здесь ночами, всё равно будет своё жильё. Дурацкие работы, какие-то ночные киоски, лаборантство на треть ставки — потом будут офисы. Полтетрадки, в которой ничего не писали уже полгода — потом кто-нибудь допишет или выбросит её.)
Он молча ушёл с балкона в комнату, где как раз открывали третью. А я осталась, думая о том, что крепость слишком ненадёжна, что раздевшись догола в ванной, где осыпалась штукатурка и ржавые трубы, чувствуешь себя беззащитной. Что замок на входной двери легко открыть ножом, и кто угодно может пробраться в крепость или сбежать из неё. Что при всей неизменной готовности герцога к битве, он поразительно хреново вооружён.
(Вероятно, всё это не имело значения; в каком-то смысле. Хотя бы в том смысле, в котором здесь всегда середина лета.)
Ещё я думала, что он вряд ли действительно хотел быть моим хозяином и полководцем. И даже вряд ли хотел быть моим мужчиной. Всё, чего он хотел, и мог бы даже успеть — быть моим отцом. Баюкать меня, рассказывать сказки, когда я не могу заснуть, вытирать мне слёзы и дуть на ранки, смазывая их зелёнкой, больше ничего.
И долго ещё стояла на балконе, твердила литанию против страха («Когда он уйдет, я обращу свой внутренний взор на его путь. Там, где он был, не будет ничего. Останусь лишь я».») и чувствовала себя Полом Атридесом, которому старуха из Бене Гессерит уже предсказала будущее: «А для отца — ничего».
Памяти золотой рыбки
...Он засмеялся, и я его ударила. Наотмашь тыльной стороной ладони по лицу как в кино. И как в кино, струйка крови немедленно стекла из уголка его рта, очень ненатуральной крови, как будто он заблаговременно положил за щёку пакетик с бутафорской. Я ударила ещё раз, и ещё, и не могла остановиться, а он смеялся и не мог остановиться, и это правда было смешно, наверное, и те люди, которые к нам бежали, им всем стоило остановиться и посмеяться, на самом-то деле.
* * *
Во всех мифах демоны, исполняющие желания, в конце концов оставляют героев в дураках. Конечно, в пересказах виноват всегда оказывается герой — его глупость, или жадность, или эгоизм... но, честно говоря, на самом деле им просто нравится оставлять нас в дураках. Теперь я это знаю точно — я была стариком и рыбкой в одном лице (мне так казалось).
* * *
Когда
Очень немного шагов, как оказалось, отделяет нас от мифических героев. Вчера у тебя только мечты о несбыточном, какая-то работа, вечные долги до зарплаты, а сегодня — только дорога под колёсами и каждый банкомат тебе друг. Вчера ты с трудом разговаривала с людьми (даже по телефону, даже со старыми знакомыми), а сегодня подходишь к нужному, совершенно незнакомому, и просто говоришь ему «Привет, я уезжаю в Феодосию прямо сейчас, едешь со мной?» И что? Он смотрит на тебя, как на идиотку? Нет конечно, ты же мифический герой, старик и золотая рыбка в одном лице: он ничего не спрашивает, выходит из-за стойки, не задерживается даже чтобы переодеться или предупредить коллег. И едет с тобой.
Десять часов в пути, минус ночь в придорожном мотеле в районе Мариуполя (а твой компаньон — очень хороший компаньон, болтает с тобой, но вопросов не задаёт, без просьбы заправляет оба одеяла в хрустящие пододеяльники, а утром успевает выбежать и купить новенькие зубные щётки ещё до того как ты проснулась). И притом он, кажется, правильно понимает свою роль в твоём путешествии, и ничего не имеет против роли реквизита. У него, видать, свои отношения с демонами-исполнителями желаний.
Дорогущая съёмная квартира в старом доме на набережной, потом пара магазинов одежды, где ты наконец-то — впервые в жизни, ага? — одеваешься так, как хочешь, с ног до головы и от трусов до цепочки-браслета. Посидеть на пляже до темноты, в октябре же непоздно темнеет, так что когда вы возвращаетесь на набережную, ещё работает «Дом Кофе», который и является твоей промежуточной целью. Среди полок, банок, ароматов, среди суеты девочек-консультантов и придирчивых клиентов, смакующих «пробники» выбранного сорта из микроскопических чашек, ты наконец-то объясняешь ему, что делать. И тогда он начинает смеяться.
И сквозь смех объясняет, что нет — в вашей съёмной квартире с огромными окнами он не сможет приготовить тебе твой настоящий, собственный капучино, что для этого недостаточно приехать отдельно от всех в чужой город, недостаточно совершенно пустой квартиры с видом на огни набережной, недостаточно середины октября, недостаточно даже собственного баристы, которого ты увела из лучшей кофейни своего города. Объясняет тебе всю эту историю про кофе-машины, молочную пену и современную кофейную культуру. И всё это время продолжает смеяться, и когда ты понимаешь, что ты никогда не выпьешь настоящего капучино, ты изо всех сил бьёшь его, как в кино. И кричишь, и плачешь, и бьёшься в истерике, и всё это очень некрасиво, и когда ты снова можешь дышать, ты уже не видишь его, его нет, а только супер-профессиональные девочки-консультанты успокаивают тебя, и усаживают за столик в углу, и подвигают тебе чашку какой-то бессмысленной жидкости.