Из химических приключений Шерлока Холмса
Шрифт:
— Подождите минутку, Ватсон, — сказал Холмс, покидая наше помещение. Он очень быстро вернулся с куском стекла. — Это триплекс, полученный нами от Чезлвита. Я еще вчера, когда вы наслаждались бильярдом, подверг его действию света нашей расчудесной ртутно-кварцевой лампы, после чего выставил вне помещения на весь день. После моей обработки он не претерпел никаких заметных изменений, а теперь глядите: его прозрачность утрачена! Совершенно очевидно, что Коллинз у себя на складе облучал перед отправкой изготовленный триплекс, отчего он и приходил в негодность уже у получателя.
— Трудно отразить логику вашего построения, Холмс, но мне непонятны
— А это ему незаслуженная похвала. Он вовсе не «придерживался с триплексом», а это извещение, когда он его получит, скорее всего, насторожит его. В заблуждение введен его хозяин. Он располагает сведениями, что часть триплекса, отправленного недавно в магазин, вполне доброкачественна, и, не зная, что триплекс этот не побывал на складе, относит его на счет осторожности Коллинза.
— Меня сейчас беспокоит другое, — немного помолчав, сказал Холмс, — вы спрашивали у Чезлвита об отправке портретного стекла?
Я рассказал ему о своем разговоре с Чезлвитом.
— Я к нему наведаюсь сейчас же.
Вернувшись через некоторое время, он сказал мне:
— Все в порядке. Стекло уже упаковано и утром будет отправлено с подводой, отъезжающей в Лондон. Я, кажется, успел вовремя.
Утром мы с Холмсом не торопясь прибрались и позавтракали. Он не проявил никакой активности, и у меня сложилось впечатление, что он чего-то ожидает, так как некоторую напряженность на его лице я заметил. Это ощущение не обмануло меня. Часов в десять с небольшим к нам заглянул Чезлвит и, поздоровавшись, сел в кресло.
— Все готово, Холмс, — сказал он, — стекло было отгружено и отправлено, а потом я выехал ему вдогонку. Сказал, что вышла путаница с отправкой, и забрал стекло в свою повозку. Подвода проследовала дальше в Лондон, а стекло я привез, и оно находится сейчас в нашем отделении. Как вы просили, я, возвращаясь, остановился у почты и привез с собой мистера Стокса. Он уже у Вудворда. Я зашел за вами.
Мы быстро собрались и пошли за Чезлвитом в экспериментальное отделение. Там приветствовал нас Стокс. Никого из лаборантов или обслуживающего персонала в отделении не было: Вудворд выслал их под каким-то предлогом. На полу лежали пачки портретного стекла, аккуратно упакованные оберточной бумагой. Всего их было семь.
Холмс взял вторую и третью пачку, развернул бумагу и осторожно из каждой вынул по листу. Их он передал Вудворду. Тот взял один из них, укрепил в каких-то стоечках и включил реостат. Повеяло теплом. Мы напряженно всматривались в поверхность стекла, но оно оставалось без изменений. Вудворд выключил реостат. Защитными рукавицами убрал стекло в сторону и укрепил в стоечках другой лист. Когда оно нагрелось, в нем все более отчетливо стал выступать текст письма. Это было подобно той чудесной фотографии в глубине стекла, которую мы уже наблюдали раньше.
— Очень хорошо! — сказал Чезлвит. — Выключайте, Вудворд, дадим ему остыть и разберемся поподробней. — Вглядываясь в текст, он заметил, что автор тайнописи не оставил без внимания и его, Вудворда, персону.
Мы прочитали следующее: «Фредди! Вся твоя история стала мне поперек горла. Я разъясняю тебе вопрос. В ленте стекла мошка появляется от недостаточного прогрева стекломассы в подмашинной камере. Перед введением туда лодочки температура там должна достигать 1130—1150°. Погружение лодочки при этом должно быть медленным. При удалении щелоков пламя
Ознакомившись с содержанием письма, мы переглянулись друг с другом, а Холмс сказал всем присутствующим:
— Я полагаю, что текст этого письма разъясняет многое и значительно упрощает все наше расследование. Вы не против того, чтобы сейчас же пригласить сюда Барнета?
Все согласились, и Чезлвит, выглянув из отделения, сказал кому-то, чтобы к нему позвали мастера шлифовального отделения.
Барнет пришел, и его пригласили сесть. Я ожидал, что Холмс сразу оглоушит его предъявлением текста, но он выложил на стол совсем другие карты. Он достал из кармана какую-то фотографию и положил ее на стол, прикрыв половину ее книгой.
— Скажите, Барнет, — обратился он к мастеру, — вы знаете эту девушку?
— Нет, — отвечал Барнет, — первый раз вижу.
— Странно! А ведь это — невеста Коллинза,
— Чепуха! Я видел фотографию его невесты у него на складе, она — мулатка, а это ярко выраженная блондинка.
— Весьма возможно, — медленно сказал Холмс, — но вот еще какой вопрос. Вы получаете от кого-нибудь письма на завод?
— Да, получаю. От брата.
— Вот это письмо от него? — Холмс положил перед ним фотоснимок письма. Оказалось, что Вудворд и Чезлвит по его просьбе пересняли письма, адресованные ему и Коллинзу, как в обычном свете, так и в ультракрасном и ультрафиолетовом. Этого Барнет не знал — и без смятения, но все же настороженно, подтвердил авторство брата. Смысл текста в полном его виде был вполне невинным, можно было только выразить недовольство тем, что письма Барнету кем-то проверены.
— А почему вы оставляете его письма без ответа?
Барнет замялся и, несколько смутившись, сказал:
— У меня не хватает времени, я очень занят. Но я не понимаю, почему вас интересуют мои родственные отношения?
— Не скажете нам, чем занимается ваш брат?
— Это что — допрос?
— Ну, зачем так резко? Просто — беседа.
— Мой брат — владелец небольшого фотоателье, портретной мастерской, он делает заказы стекла у нас на заводе.
— Он вам брат двоюродный?
— Нет, почему же… Самый родной — единокровный и единоутробный.
— Кто же из вас тогда изменил свою фамилию и для какой цели? Ведь вы — Барнет, а он Сэвидж.
Барнет густо покраснел и с трудом вымолвил:
— Никто фамилию не менял. Это просто семейная неприятность… Я не люблю распространяться на эту тему, но раз вас так это интересует, тем более вызывает какие-то подозрения, то я скажу. Мои родители не успели оформить свой брак. Отцу пришлось срочно уехать в наши колонии, и я родился в его отсутствие. Меня крестили и в метрическую книгу записали под фамилией матери. Отец вернулся не столь скоро, сыну был очень рад, семья у них образовалась крепкая. Родился и второй сын — Фредди, который уже без помех унаследовал фамилию отца. Когда не стало отца с матерью, то всю заботу о брате взял на себя я. Мне удалось обеспечить ему приличное образование, сам же я остался хорошим, но только мастером.