Из химических приключений Шерлока Холмса
Шрифт:
— Нет, не все. Вы не объяснили мне, что заставило вас обратиться ко мне, в то время как вы располагаете большим аппаратом, имеющим немалый опыт по выявлению шпионов.
— Это, как вы выражаетесь, мистер Холмс, очень просто. Послать на завод сразу несколько наших агентов довольно затруднительно. Что они будут делать на нем, не имея к производству никакого отношения? Их присутствие сразу насторожит персонал завода, и прежде всего преступника, которого они ищут. Мы с превеликим уважением относимся к вашей необыкновенной способности найти сущность по деталям, которые не производят на других никакого впечатления. Ваши успехи в делах, которые сопряжены с химическими вопросами, вызывают наше восхищение. Если вы согласитесь оказать помощь Британии, то вам будут созданы условия для того, чтобы в вашей работе не было помех. При этом мы рассчитываем, и на помощь вашего друга доктора Ватсона. Завод располагает своей амбулаторией, при которой имеется жилое помещение для врача и его помощника — фельдшера или санитара. Постоянный заводской врач в настоящий момент отпросился в отпуск по срочной надобности: у него тяжело заболела жена, и он настаивает на возможности находиться в ближайшее время при ней. Заместить его на время мы предлагаем доктору
Холмс испытующе взглянул на меня, и я в ответ кивнул ему утвердительно.
На следующий день мы с Холмсом были уже на заводе. Представились начальству и предъявили соответствующие, подготовленные Стоксом документы. Нам предоставили довольно приличное жилое помещение, непосредственно прилегающее к амбулатории. Разместившись довольно уютно, мы прежде всего ознакомились с амбулаторией, которая, на мой придирчивый медицинский глаз, оказала приятное впечатление. Все в ней было расположено очень удобно, регистрационный журнал был в идеальном порядке. Фиксировались травмы, ожоги, простудные заболевания, расстройство желудочно-кишечного тракта, общие недомогания.
Проводил нас на место нашего нового обитания главный инженер Чезлвит, один из тех, кто был осведомлен о подлинности нашей миссии. Энергичный, крепко сложенный мужчина, он произвел на меня приятное впечатление. Когда мы расположились, Чезлвит присел с нами за столом и в общих чертах обрисовал обстановку и порядки на заводе. Он сказал, что весьма полезным будет для нас пройтись по заводу, посмотреть на работу в его цехах. Он может нас со всем ознакомить и дать разъяснения, если нас что-либо заинтересует. Холмс нашел, что это очень верная мысль, что в дальнейшем мы будем, по всей вероятности, бывать на заводе самостоятельно, но для первого ознакомления нам нужен компетентный гид. Чезлвит сказал, что технические руководители и работники не злоупотребляют поездками в Лондон, так как работа в настоящее время напряженная, требует постоянного присутствия на заводе. Есть договоренность со всем персоналом о том, что ему компенсируют все эти неудобства и ограничения в самом недалеком будущем, когда спадет эта напряженность.
Завод, скажу прямо, ошеломил меня и Холмса. Зарево стекловаренных печей, тени снующих вокруг них рабочих производили на нас впечатление чего-то грандиозного и страшного. Особенно величественными были печи непрерывного действия, предназначенные для варки оконного стекла. В боковые проемы их, ослепительно светящиеся, непрерывно загружали шихту, подносимую рабочими. А в передней ее части печь раздваивалась на два рукава, над которыми до самого потолка возвышались стальные шахты. Это были машины Фурко, вытягивающие ленту стекла и подающие ее (постепенно затвердевающую) на другой этаж, где от нее отрезались куски одного и того же размера. Чезлвит все нам обстоятельно и общедоступно объяснял. Я позволил себе выразить удивление тому, что эта лента при подъеме наверх не обрывается.
— Это и есть главное в разработке Фурко, — сказал Чезлвит, — взгляните пока в подмашинную камеру, а принцип действия я объясню вам на досуге, когда мы уйдем отсюда.
Мы взглянули, куда он нам указывал, и увидели, что лента выходит из щели плавающего в раскаленной стекломассе устройства.
— Это — лодочка, — сказал Чезлвит, — основная деталь всего процесса. О ней я расскажу вам позже, чтобы долее не задерживаться здесь.
Мы прошли к другим печам, некоторые из которых были на выработке. У них также был свод, но непрерывной засыпки не было. Это были печи периодического действия. Их загружали, разваривали в них шихту, и когда была готова стекломасса, ее вырабатывали, превращая в изделия. Перед печью был деревянный помост, на котором работали стеклодувы, доставая раскаленную массу кончиком трубки. Помост этот почему-то называли верстаком. Над каждым работающим свешивался хобот жестяной трубы, из которой его обдували воздухом. Без этого приспособления вряд ли была возможность работать стеклодувам, опаляемым жаром из окна печи. Я подумал, что вполне объяснимы многочисленные записи о простудных заболеваниях в регистрационной книге. Мы восхищенно понаблюдали за тем, как изготавливаются колбы, шары, стаканы, кувшины из раскаленных, ослепительно светящихся шаров. Потом мы прошли в шихтовальное отделение, где большая мельница размалывала сырьевые материалы, а полученное ею загружалось в смесители. Интересного там было мало, а запыленность ощущалась остро. Видя, что пребывание здесь не доставляет нам удовольствия и не вызывает интереса, Чезлвит провел нас в шлифовально-полировальное отделение. Здесь мы увидели окончательную отделку изделий. Хотя такого чарующего впечатления, как от цеха варки, отделение не производило, но чувствовалось, что здесь могут работать только мастера высокой квалификации. Под их руками на стекло наносились замысловатые рисунки и ослепительно сверкающие грани.
Заметив, что эта познавательная экскурсия нас порядком утомила, Чезлвит прервал ее, сказав, что на сегодня с нас довольно впечатлений. Он проводил нас до амбулатории и посидел еще с нами. Как обещал, он растолковал нам принцип вытягивания расплавленной стекломассы. Я употребил именно это выражение, но он строго меня поправил:
— Не расплавленной, а разваренной. Стекло не плавится, а варится, профессия «стеклоплав» не существует, есть «стекловар».
Мне показалось это странным, так как я только что видел расплавленное стекло.
Чезлвит посмотрел на меня снисходительно и стал растолковывать, как делают это ребенку:
— Скажите, доктор,
— Я знаю кое-что, — вмешался Холмс, — температура плавления золота — тысяча шестьдесят три по Цельсию, серебра — девятьсот шестьдесят и пять десятых, свинца — что-то триста двадцать семь с небольшим градуса, олова — около двухсот тридцати двух градусов.
— Очень хорошо! А, хотя бы примерно, температуру плавления воска — не скажете? Нет! Вы можете наблюдать, как он под воздействием температуры приобретает жидкую консистенцию, но момент этого перехода останется для вас неуловимым, не так, как при плавлении любого металла. Металлы, затвердевая, приобретают кристаллическую структуру. При нагреве эта структура разрушается во вполне определенный температурный момент, и это есть температура плавления. У воска же нет кристаллической структуры, разрушаться при нагреве нечему. Он — вещество аморфное. Поэтому при нагреве он и не плавится, а постепенно размягчается. То же самое происходит и со стеклом. Стекло варится, а не плавится. Стекло — многокомпонентная система, и рецептов ее насчитывается много. Как говорят, на все случаи жизни. Однако по всем этим рецептам стекло варится, а не плавится. Это не значит, что стекло не может кристаллизоваться, но такой случай в нашей практике — это катастрофическое технологическое упущение. Слышали про «козла» в доменной печи? Примерно то же в стекловаренной печи, когда начинается зарухание стекломассы. Разварить или расплавить рух не удается и приходится разбирать печь. Ну, мы отошли несколько в сторону. Я обещал просветить вас относительно вертикального вытягивания стекла. В подмашинной камере, вы видели, в стекломассе плавает лодочка. В ней щель от одного края до другого. Лодочка притоплена, и в щель вылезает язычок стекломассы. Благодаря гидростатическому давлению, а не за счет вытяжки. Мы говорим — «стекло вытягивается», а на самом деле оно по шахте только транспортируется. На оттянутую порцию стекла в щель поступает новая, опять же благодаря конструкции лодочки, обеспечивающей гидростатическое давление, как в сообщающихся сосудах. К лодочке предъявляются очень высокие требования. Огнеупор, из которого она изготовлена, не может стоять вечно. Срабатываются прежде всего губки, соприкасающиеся с раскаленной стекломассой, и как только это происходит, то лодочка не годна, так как лист стекла из нее пойдет деформированный. Лодочку необходимо заменить. Ее приготовить очень непросто, но, кроме того, ее в течение многих дней перед загрузкой следует обжигать в соответствующем опечке. И загружать ее приходится в раскаленном состоянии, очень быстро. Вот завтра как раз в левую подмашинную камеру будут загружать лодочку, и вам представляется возможность полюбоваться этим зрелищем.
На следующий день нам действительно удалось наблюдать эту, я бы сказал, уникальную операцию. Возле печи столпилось несколько инженеров и мастеров. Раскрыли опечек, и мы увидели в нем огромное шамотное «полено». Оно было раскалено так, что без защитных очков на него невозможно было смотреть. Это и была лодочка, подготовленная к загрузке в подмашинную камеру. Несколько человек под катили к опечку высокую тележку, верх которой представлял собой ровную стальную поверхность, как у стола. На нее крючьями и вытянули ослепительно сверкающее чудовище, после чего подкатили тележку к пылающему окну подмашинной камеры. Очень осторожно раскаленную лодочку теми же крючьями протолкнули в окно, и она закачалась на поверхности стекломассы. Все это время отдельные люди следили за температурой, крутили какие-то вентиля. Потом откуда-то сверху стали раздаваться команды, и лодочку разворачивали по ним, чтобы придать ей требуемое положение. В завершение всего сверху опустилась большая решетка, и ее направили в щель лодочки. Через некоторое время решетка стала подниматься, и за ней в шахту потянулась широкая лента стекла. Машина была пущена, аврал кончился, и все стали расходиться по своим местам. Остались только те, кто работал все время у этой печи.
Мы отправились к себе, а через некоторое время нас навестил Чезлвит и осведомился о нашем впечатлении. Мы выразили свое неподдельное восхищение.
— Я отвлек вас от ваших непосредственных дел, — сказал Чезлвит, — но, я надеюсь, вы меня простите — такой случай представится не скоро. Вечером, если вы не заняты, приходите, пожалуйста, в нашу «кают-компанию» — так мы называем наш небольшой клуб. Обычно там собирается наш технический персонал — отдохнуть, поболтать, поиграть в шахматы или на бильярде.
Мы поблагодарили за приглашение, особенно я, так как давно уже не брал кия в руки, о чем и сообщил Чезлвиту. Тот откликнулся живо, сказав, что в партнерах недостатка не будет.
— Между прочим, — сказал Чезлвит, — бильярд можно считать родоначальником того изделия, которое сейчас в центре забот ваших и наших. Я говорю о триплексе.
Не увидев на наших лицах понимания, Чезлвит пояснил нам:
— Это занятие приобретало все большую популярность, но его распространение сдерживалось нехваткой материала для изготовления шаров. Бильярд стал угрожать существованию слонов, ибо из их кости вытачиваются шары. Настоятельно требовался не столь дорогой и труднодобываемый заменитель. В Америке объявили премию в десять тысяч долларов за заменитель слоновой кости, предназначенной для этой цели. И изобретатель нашелся. Он предложил целлулоид — обработанную азотной кислотой целлюлозу. Забавнее всего, что этот материал в практику ввел не квалифицированный химик, а… наборщик! Непосредственно же к созданию триплекса подошли на Европейском континенте. Это удалось химику Бенедиктусу, но любопытно то, что наборщик искал и нашел, а химик пришел к открытию по чистой случайности. У него как-то свалилась с полки тонкостенная колба и, к его удивлению, не разбилась, а только растрескалась. Особенного значения случившемуся Бенедиктус не придал, но сам факт запомнил. В колбе до этого хранился раствор того самого целлулоида (нитроцеллюлозы). Он усох, и на стенках осталась тонкая пленка. Она-то и не позволила осколкам стекла разлететься во все стороны. А тут все больше стало развиваться автомобилестроение. В незначительных даже авариях от порезов осколками стекла стали страдать шоферы и пассажиры. Тогда и вспомнил химик о случае с неразбившейся колбой. Он сконструировал триплекс, закладывая лист целлулоида между двумя листами стекла. Конечно, процесс изготовления этого материала не столь прост — свой режим обработки, специальные растворители, — но принцип именно такой: при ударе стекло растрескивается, но не разлетается, сдерживаемое целлулоидной прокладкой.