Из хроники кладбища «Шмерли»
Шрифт:
Не останавливаясь, он пошел дальше. За углом, у Ленинградского вокзала, снова включил рацию:
— Я — двести первый. Слышу хорошо.
— Зайдите в вестибюль метро.
— Вас понял. Иду.
Это действительно был Пластов. Он стоял у эскалатора вместе с двумя слушателями Высшей школы, прикрепленными на время визита Рональда Рейгана.
— Привет, Денис. Дело есть, — Серега протянул огромную ручищу, небрежно кивнул слушателям. — Я сейчас.
Они отошли в сторону.
— Здесь почище будет… — Серега огляделся. Поток пассажиров
Серега был ревностный адепт чистоты и разговор начал с парилки:
— В эту пятницу тебя, понятно, не ждать… — Раз в неделю они встречались в расторгуевской бане. Величественный, голый Серега — в войлочной шляпе, с веником, в рукавицах ходил в заправилах, он приносил с собой мяту, эвкалипт, практически был недосягаем для общения.
— Про пятницу рано пока говорить… Как пойдет дело!
– пожал плечами Денисов. — Тебя надолго сюда перебросили?
— До конца недели. Такая история! — Серега приступил к делу. — Я ведь видел эту старушку…
— Потерпевшую?
— Поздно вечером. В бывшем первом зале. Где был выход на площадь…
Единственный уцелевший от старого здания во время реконструкции, зал этот считался воинским, был самым тихим, с лепными потолками; в торце его был ночной буфет и выход на черную лестницу. Сейчас зал был короткий, простой, как мышеловка. Вокзальные воры предпочитали в нем не задерживаться.
— …Я два раза проходил, а она все сидела. Тихо, как мышка.
— Вещи у нее были?
— Сумка — чтоб через плечо. С ремешком. И другая -совсем маленькая, черная.
— Ты говорил кому-нибудь?
— Я же с выходного! Как прочитал ориентировку — сразу ее узнал. И вот — жду тебя!
— Выходит, она не то что только приехала — и сразу в комнату матери и ребенка!
— Не-ет! — Серега замахал рукой. — Ты слушай! В конце концов я спросил: «Вы приехали или уезжаете?» — «Приехала», — говорит. — «Вас, наверное, не встретили…» — «Не волнуйтесь, я посижу немного и тоже пойду спать…»
«Она знала, что будет ночевать в комнате матери и ребенка!…»
Они помолчали. Серега спросил:
— Правда, что за задержание Гринчука начальник управления обещал два оклада?
— Может быть. — Это было меньше той суммы, которую Денисов видел в объявлении у полицейского участка на Репербанштрассе в Гамбурге, будучи там с туристской группой: миллион немецких марок собрали директора фирмы за розыск убийц их коллеги. — Стоит отличиться…
Серега покачал головой:
— Не для того он убегал, чтобы снова идти к вокзалу.
Они поговорили о пустяках, Денисова не оставляла мысль:
«Погибшая кого-то ждала… Может вообще была не одна!»
Пластова вызвали по рации.
— Я сейчас…
Дежурка отдела охраны находилась рядом — в надземном вестибюле, с внешней стороны. Он пошел быстро, Денисов не спеша двинулся за ним.
«Выходит, погибшая знала, что будет ночевать в изоляторе… Возможно, уже ночевала раньше… И дежурной
Шли люди. Он привычно отделял их в безликой толпе.
С двумя покрышками в руках, едва не коснувшись его, быстро шел приезжий туркмен, следом, держа детишек, в закрытом, до пят бархатном платье семенила его жена.
Было еще не поздно, площадь только готовилась к вечерней своей жизни. Денисов ждал долго.
Наконец из дежурки показался Пластов, в руке он держал бумагу.
— Знаешь, зачем меня вызывали? Из-за тебя. Ты сказал, что едешь ко мне?
— Антон знает.
— Держи. Это тебе. Я переписал.
Денисов тут же развернул бумагу, заполненную крупным Серегиным почерком. Это был страшно перевранный ответ на телекс, переданный с Павелецкого в Ригу и продиктованный по телефону дежурному в отдел охраны метро:
«…Рижским уголовным розыском разыскивается ушедшая из дома и не вернувшаяся Хойна Голда (Злата) Вольфовна, рождения 1909 года. По приметам схожа с неизвестной, убитой на вокзале в комнате матери и ребенка. Муж Коэн Игуда Шлоймович направлен нами на опознание поездом 2 Рига — Москва, вагон 8. Обеспечьте встречу. Для оперативного использования сообщаю: в ночь убийства муж разыскиваемой в гор. Риге отсутствовал…»
— Думаешь, это она? — Пока Денисов читал, Серега пристально следил за выражением его лица.
Наконец Денисов свернул бумагу, спрятал в карман.
— Уверен, Серега.
Они прошли к вокзалу, где была вывешена сводная таблица прибытия и отправления поездов. На Рижский их прибывало всего несколько. Второй, фирменный — «Латвия» — открывал список.
— Я думаю о ее муже… — сказал Пластов, прощаясь. — Как люди идут на это…
7
Коэн оказался моложавым, похожим на отставника-офицера — без живота, с рыжими унылыми усами подковой и маленькими сидящими глубоко глазками. Он остановился у вагона, рядом с артистами зарубежного ансамбля, прибывшими из Юрмалы. С десяток черноволосых парней в джинсовках, в шортах, с распущенными по плечам волосами, с побрякушками на руках и на шеях, сразу принялись передавать через головы из тамбура, из окон ящики, коробки; пассажиры сторонились. Аккуратные латышские проводницы смотрели сурово.
— Коэн Игуда Шлоймович? — Денисов подошел к нему.
Прибывший выглядел лет на десять моложе его предполагаемой жены.
— Можете просто Карл. — На нем был недорогой модный костюм, из верхнего кармана пиджака высовывался накрахмаленный платок.
Коэна сопровождали. Длиннорукий молодой человек, тоже высокий, худой, с кейсом, запирающимся на шифратор, оценивающе взглянул на Денисова, коротко представился:
— Капитан Ламберте, МВД Латвийской ССР.
— Денисов.
Другим был родственник Коэна — тоже с рыжеватыми усами, с апатичным, безучастным лицом. Он только молча подал Денисову руку.