Из любви к искусству

Норлин Илонвэ

— Так и есть. Ты прекрасно справляешься. Хотя сама твоя поддержка куда важнее. И тебе совершенно не нужно ни перед кем оправдываться.

— Думаю, да… Спасибо.

Финдис благодарно кивнула, поправила на платье скомканный пояс и, взяв Нэрданель под руку, повела ее дальше через сад. По тому, как в этом прикосновении исчезло напряжение, как вернулась привычная уверенность, Нэрданель ощутила, что подруга вроде бы успокоилась, словно избавилась от значительного груза. Ей стало еще более совестно: бывало, она размышляла о том, какие непростые отношения существуют в королевской семье, но отчего-то никогда не осознавала, насколько серьезно это сказывается на подруге. Та всегда казалась такой решительной, такой уверенной

в себе и неунывающей… А ведь она старший ребенок королевы, нетрудно ведь предположить, что та многого ждет от дочери и на многое надеется.

— Спасибо, что выслушала меня, — проговорила Финдис, когда они по дуге миновали тенистую часть сада и теперь возвращались к террасе. — Я только сейчас поняла, что никогда этого никому не говорила. И вообще совсем недавно осознала все в полной мере.

— Не за что, — ответила Нэрданель и, высвободив руку, в редком для себя порыве обняла Финдис. — Если тебе понадобится обсудить что-то или просто поделиться, я всегда к твоим услугам. Можешь приезжать, или я могу приехать в любое время!

— Спасибо, спасибо! — рассмеялась Финдис. — Буду знать. И постараюсь не злоупотреблять твоим временем. У тебя же самой столько дел!

— Не могу сказать, что так уж много…

— Ну как же! — с жаром возразила Финдис, подхватив возможность сменить тему. — А твои рисунки, картины, лепка? Папа мне все время рассказывает. Это же так здорово!.. Вот чего я точно хочу: напроситься в гости и посмотреть.

— Король слишком добр ко мне, — чувствуя, что краснеет, ответила Нэрданель. — То есть я рисую, это правда, но ничего такого интересного. Перевожу краски и бумагу.

Вообще-то никакой новости или секрета здесь не было: рисовать она любила всегда. А родители всегда одобрительно относились к этому увлечению, весьма достойному для девушки из хорошей семьи. Тем более, отец был близок к искусству, интересовался им и умел работать с самыми разными материалами. В молодости он сам пробовал себя и в скульптуре, и в прикладных ремеслах; и хотя со временем он стал в большей степени теоретиком, принялся детально изучать уже сами материалы, их свойства, на чем и сделал карьеру в Университете, но и сейчас иногда уединялся в старой мастерской, которая служила и лабораторией, и складом работ. В детстве Нэрданель обожала там бывать, хотя это как раз не поощрялось: родители опасались, что она поранится, поэтому и стали направлять ее увлечение подальше от острых и тяжелых предметов — в сторону куда более безопасных красок и карандашей. Тогда это ее устраивало. Под руководством отца она с успехом овладевала техникой, усваивала разные приемы, получала массу удовольствия от самого процесса и от частой похвалы домашних, гостей, знакомых…

Перемены произошли вдруг. Отец сначала шутил, мол, большие знания приносят большие сомнения. Наверное, так оно и было. Бродя по Музеону, разглядывая чужие работы, Нэрданель в какой-то момент стала понимать, что она — не более чем умелый копиист. Еще одна домашняя девочка, усердно занимающая время приличным занятием. Вот кто-то играет на рояле чужие этюды, кто-то пишет в альбомы подражание чужим стихам, кто-то шьет по чужим эскизам красивые платья. А она повторяет за чужими движениями кисти или мастерка. Удовлетворение от работ пропало. Руки все чаще опускались. И ей неизменно становилось неловко, когда ее по-прежнему хвалили. «Это не то, ненастоящее», — все чаще хотелось крикнуть ей и в отчаянии побросать в окно холсты и нелепые глиняные фигурки.

—…Нэрданель? — выдернул ее из мыслей голос Финдис, и она поняла, что опять задумалась о наболевшем.

— Да, прости.

— Я говорю, хватит скромничать. Можно мне как-нибудь приехать посмотреть? В любое время, когда ты будешь не так занята! Если только не завтра: мы на пару-тройку дней едем навестить дядю с тетей, — Финдис смотрела на нее таким взглядом, что Нэрданель опять почувствовала себя

неловко, но все равно кивнула.

— Конечно. Приезжай в любой день, я почти всегда дома. Но боюсь, ты будешь разочарована…

— Да брось ты! — рассмеялась Финдис и опять упрямо тряхнула своими великолепными локонами.

На террасе столик по-прежнему ждал их. Массэ или кто-то другой заменил посуду, убрал недоеденные блюда, и теперь, стоило им подняться, все трое слуг тотчас выглянули и замерли в полупоклоне, ожидая новых распоряжений.

— А у меня идея! В продолжение разговора о твоей работе! — воскликнула вдруг Финдис, остановившись и проворно обернувшись к Нэрданель. — Что если перенести наше застолье наверх? Библиотека сегодня свободна, и мы можем там расположиться, расправиться со съестным, а потом я буду уговаривать тебя набросать мой портрет!

— Не нужно меня уговаривать, — улыбнулась Нэрданель. — Я с радостью нарисую тебя, если ты захочешь.

— Конечно, уже хочу! Тогда в библиотеку! Массэ, перенесите, пожалуйста, все туда. И, наверное, можно подавать чай, как считаешь?

Нэрданель не возражала.

Предоставив Массэ и остальным суетиться на террасе, они вошли во дворец, тем же путем вернулись к парадному холлу и уже из него поднялись на второй этаж.

— Ты ведь помнишь, где библиотека? Там в шкафу у большого стола все необходимые принадлежности: мы с Иримэ тоже иногда рисуем. Ну как рисуем… Располагайся, не стесняйся. А я сбегаю и надену что-нибудь подходящее для портрета — какое-нибудь крупное колье и серьги, как думаешь? — и Финдис, дождавшись одобрения, действительно нетерпеливо убежала, воодушевленная своей идеей.

Нэрданель посмотрела ей в след, сдержала улыбку и пошла в сторону библиотеки. Еще утром по пути во дворец она сомневалась, стоит ли ехать, а потом не сразу уловила настроение Финдис и ощущала смятение и растерянность. Но теперь была рада, что не осталась дома. Было приятно осознавать, что некая недосказанность между ней и принцессой оказалась преодолена, и теперь, можно надеяться, их дружба окрепнет вновь. Еще приятнее было думать, что ее присутствие действительно помогло Финдис разобраться с тем, что так давно ее беспокоило. И более того, Нэрданель только сейчас поняла: за все это время она ни разу не вспомнила про вчерашний конфуз с письмом и не гадала о его возможных последствиях.

Размышляя обо всем этом, она неспешно миновала анфиладу парадных комнат и оказалась там, где восточное крыло дворца делало поворот. Здесь на смену веренице залов приходил длинный, отделанный деревянными панелями и тканью коридор; простенки между окнами в нем были увешаны картинами и заставлены декоративными столиками с вазами, часами, статуэтками. В других обстоятельствах Нэрданель обязательно задержалась бы полюбоваться, но сейчас ей не хотелось, чтобы Массэ или кто-то еще натолкнулся на нее, слоняющуюся без присмотра. Она решила, что вернется позже с позволения Финдис, а пока ускорила шаг в сторону приоткрытых дверей в конце коридора.

Это было очень просторное, высокое, вытянутое по форме помещение, и книжные шкафы заполняли его в два яруса. На верхний вели две лесенки в разных частях зала, и огороженная балюстрадой галерейка огибала его по трем стенам. В ближайшем к входу углу возле стойки с картотекой темнела еще дверь — в комнатку смотрителя, а уже из нее имелся выход на боковую лестницу. Рядом со шкафами ждали посетителей удобные скамьи и несколько столов, а самый большой — темного дерева, с причудливой резьбой и суконной подложкой на столешнице — стоял у окна. Занимающее почти всю стену и состоящее из многих секций это окно узнавалось с улицы, где к нему примыкал длинный балкон; с него открывался прекрасный вид на площадь. Здесь действительно было хорошее место для любых занятий, а длиннющие плотные шторы при желании позволяли спрятаться от внешнего мира и уединиться с книгой или собственными мыслями.