Из мещан
Шрифт:
Загорелое лицо Геллига смертельно побледнело, но голос не изменил ему, когда он произнес следующие слова, продиктованные ему гордостью мужчины или остатком любви, глубоко спрятанной в уголке его сердца:
– Вам известно лучше, чем кому бы то ни было, как ограничены моя воля и поступки. Собака была любимицей моего приемного отца, его товарищ в длинные часы одиночества. Он взял с меня слово никому не отдавать ее, а я привык исполнять данное слово, что вам тоже хорошо известно! Но я не расстался бы с собакой и в том случае, если бы она не была отдана на мое попечение!
Молодая девушка не раз менялась в лице, слушая опекуна. О, она отлично знала, о чем он говорил.
Словно ища якорь спасения, Полина в замешательстве посмотрела на барона Рихарда, и в его глазах прочла надлежащий ответ.
– Я уважаю волю покойного, как и вы, г-н Геллиг, – заикаясь, пролепетала она. – Будем же терпеливы. Я сделаю все, что зависит от меня, и не буду злоупотреблять своими правами!
– Заглядывайте почаще в будущее! – многозначительно произнес Геллиг. – Тогда вам легче будет: тот день рано или поздно настанет, но мы расстанемся без горечи и навсегда!
Все это он проговорил холодно и спокойно, даже слегка улыбаясь. И Полина невольно содрогнулась: если он думал без грусти о будущем, значит, он успел возненавидеть ее! Как же он должен был презирать ее!
Когда Геллиг, молча раскланявшись с обществом, исчез вместе с бароном Рихардом, за садовой калиткой, выходившей в парк, Блендорф воскликнул:
– Какой наглец!… Только присутствие дам помешало мне дать ему хороший урок, которого он заслуживал вполне! Но я еще воспользуюсь удобным случаем…
– Надеюсь, – прервала его Полина, – что вы не оскорбите правил гостеприимства и не поселите раздора в моем мирном доме, оскорбив человека, которому я многим обязана!
Мужчины удивленно переглянулись, только Альфред Браатц, приписавший противоречия Полины внезапному раскаянию, горячо пожал ее руку и сказал:
– Сознание, Полина, делает вам много чести, Геллиг, в самом деле, отличный человек! А женщина никогда не бывает более привлекательна, как в ту минуту, когда она сознается в своей слабости!
– Глупости! – закричал полковник. – Блендорф прав: этого мужика давно следует выгнать! Полина глупит и повинуется воле этого человека, не имея смелости прогнать его! Она даже не слушается моего отцовского авторитета!
– Мой друг, ты слишком молод, чтобы справиться с взрослой дочерью, – игриво заметила Сусанна, – и оставь ее в покое! Для этого есть барон Рихард.
– Рихард потворствует ее глупостям, – недовольно проворчал полковник, – к тому же он обожает этого человека и превозносит его не по заслугам! Но я и Блендорф высказали тебе, Полина, наше мнение! И если тебе хочется быть привлекательной перед Альфредом, сознаваясь в своих слабостях, то надеюсь, что в тебе найдется еще настолько гордости твоих предков, чтобы избавить нас от дерзостей этого господина!
– О, папа, неужели ты можешь допустить мысль, что я могу забыть обязанности хозяйки? Но я желаю мира, вот и все!
– Чтобы желание ваше исполнилось,
Все заторопились домой, и Полина с радостью приняла предложенную ей руку Альфреда.
Войдя в свою уединенную комнату, она вздохнула и приняла твердое решение защищать права Геллига против неприязни отца.
6.
Осень быстро наступала, и из окон высокого дома можно было любоваться, как природа постепенно одевала окрестности в осенний наряд.
Теплые вечера позволяли забывать, что на дворе уже сентябрь, и общество по-прежнему пило вечерний чай на открытом воздухе.
Соседний помещик пригласил полковника на охоту. У помещика имелась замечательная свора, и фон Герштейн от души радовался предстоящему удовольствию.
Полина и в этот день не вышла к общему столу. Болезнь, выставленная причиной этого, не была вымышленной: у молодой девушки действительно болела голова и Полина была нездорова. Но, помимо физического нездоровья, ее еще больше терзало нравственное!…
Полина ощущала внутреннюю пустоту, тупую душевную боль, с которой не могли бы справиться никакие упреки совести.
После обеда к ней зашел отец, но занятый предстоящей охотой и еще более озабоченный болезнью скаковой лошади, он не обратил внимания на бледные щеки дочери.
Барон Рихард был наблюдательнее. Для него не было ничего дороже Полины.
Заметив выражение муки на лице ее, Рихард стал уговаривать молодую девушку согласиться на прогулку в лес.
Задушевная доброта „дядюшки Рихарда“ и деликатное умалчивание о вещах, могущих взволновать ее, подействовали на Полину успокоительно, облегчив, как слезы при тяжелом горе.
Все общество замка, собиралось отправиться к пастору, и какое-то тайное предчувствие заставило Полину сдаться на неотступные уговоры барона Рихарда и присоединиться к компании. Фон Браатц сообщил Полине, что Геллиг обедал вместе с другими и будет участвовать вместе в охоте на лисиц.
Молодая девушка со вчерашнего вечера, разъединившего их, не видела Геллига и теперь, с чисто женской непоследовательностью, волновалась при мысли, что Геллиг уже забыл ее!…
Она несколько раз за день подходила к окну, надеясь увидеть его хоть мельком и, когда ей это не удалось, ее мучил страх, что он заболел или уехал совсем.
Когда же дядя Рихард сообщил ей, что видел Геллига здоровым, Полина стала уверять себя, что ей необходимо повидать его для того, чтобы позаимствовать у него силы характера и мужества!
И сегодня Полина уже сетовала на то, что Геллиг слишком пунктуально исполнял ее желания, на которых она так настаивала вчера!…
О, женщины, женщины, кто вас поймет!
Барон Рихард говорил о Геллиге очень мало и так неопределенно, что Полина решила сойтись поближе с Гедвигой Мейнерт, надеясь, что она сможет утолить ее жаждущее сердце подобном разговором. Барон Рихард сознательно не распространялся о Гансе Геллиге…