Из морга в дурдом и обратно

Шляхов Андрей Левонович

Данилов бриться не ходил — не видел в том смысла и не был уверен, что станки не используются по нескольку раз. К тому же почему-то было очень приятно проводить рукой по заросшим щекам. Реально успокаивало, причем сразу. Недаром, наверное, все бородачи так любят оглаживать свою бороду или хотя бы трепать ее.

— Спасибо, не надо, — отказался от предложения Данилов. — Я лучше потом, дома пробреюсь.

— Я же говорю — борода вам идет.

Улыбка медсестры была искренней и довольно-таки многообещающей. Данилов научился распознавать такие улыбки еще в десятом классе. Поначалу они его смущали, а потом просто давали понять, что он, при всех своих недостатках, может быть кому-то интересен.

«А

что? — подумал Данилов, сдержанно улыбаясь в ответ. — Роман с медсестрой станет венцом всей этой истории с дурдомом. Самое то для сериала… А если наши отношения продолжатся и там, в настоящей жизни, то это будет уже не сериал, а комедия. Ни я, ни она не сможем забыть того, что когда-то мы находились по разную сторону баррикад (дались всем эти баррикады!), и жизнь наша будет похожа на фильм „Горькая луна“.

Ох уж эта «Горькая луна»!

Когда-то Данилов с матерью вместе ходили в кино. Нечасто, где-то раз в месяц, но с удовольствием. Потом в доме появился первый видеомагнитофон, и походы прекратились. Однажды они попали на картину «Горькая луна», не до конца представляя себе, о чем она. Впрочем, сам по себе фильм был хороший, Данилову он понравился, и матери, кажется, тоже, но для совместного родительско-детского просмотра не подходил совершенно. По окончании сеанса сын и мать вышли на улицу немного ошарашенные и всю обратную дорогу говорили на отвлеченные темы, старательно избегая смотреть друг другу в глаза.

Как давно это было? Кажется, в девяносто четвертом… Надо отдать матери должное и как педагогу и как матери — не стала уводить сопливого отпрыска школьника из зала, а дала возможность досмотреть фильм до конца. И как его только пустили в зал? Впрочем, тогда, в далекие девяностые на многое смотрели проще, пофигистичнее. Билет купил? Заходи… да, конечно, если бы на афишах предупреждали о том, что фильм относится к категории «детям до шестнадцати», то мать бы не пошла смотреть его в компании с Даниловым.

Веселое было время… Беззаботное, несмотря ни на что (спасибо матери, просто изнурявшей себя репетиторством), детство переходило в безбашенную юность.

Было… все было. Было и прошло…

Комок подкатил к горлу так неожиданно, что Данилов еле успел уткнуться лицом в пропахшую множеством чужих запахов подушку. Частично ему удалось совладать с собой — он хоть и плакал, но почти беззвучно. Однако слез было много — через минуту дырявая (хорошо хоть — не пятнистая!) наволочка изрядно намокла.

— Слезы помогают нам производить дифференциальный диагноз между депрессией, вызванной посторонними факторами, и депрессией эндогенной, внутренней, шизоидной, — вспомнился фрагмент институтской лекции. — В первом случае больные не прочь «пустить слезу», а во втором — нет.

— То есть шизофрения и слезы несовместимы? — уточнил с места один из студентов.

— Внимательнее вникайте в тему, — посоветовал профессор. — Слезы не характерны для депрессии, вызванной эндогенными причинами. Именно для де-прес-си-и! Если вы оскорбите больного шизофренией или же не будете идти ему на какие-то кардинально важные для него уступки, то он вправе заплакать. Даже нет — разрыдаться, ведь большинство наших больных являются самобытными актерами, для которых мир — театр, а жизнь — спектакль.

— А психиатрическая больница — сцена! — громко сказали в самом заднем ряду.

— Вы только что продемонстрировали прекрасную способность делать правильные выводы, — похвалил профессор. — С удовольствием пообщаюсь с вами на экзамене.

Не как преподаватель с учеником, а как коллега с коллегой. Вы это заслужили.

Профессор Батенский был изысканно вежлив, но крайне злопамятен. В переводе с иносказательного на обычный его слова звучали так:

«Посмотрим, как ты, умник, станешь у меня на экзамене тройку вымаливать. Раньше чем с третьей пересдачи не получится…»

Меж студентов не первый год ходила история о том, как некий острослов, сказавший на лекции Батенского, что «психиатр» и «психопат» не только однокоренные слова, но и синонимы, спасся от неминуемого отчисления лишь при помощи публичного покаяния с многочисленными, неоднократно повторенными извинениями…

«Значит, я не шизофреник, — слегка успокоившись, подумал Данилов. — Налицо депрессия и слезы — я всего лишь психопат».

Грань между этими двумя понятиями была зыбкой и расплывчатой, так же, впрочем, как и грань между нормой и патологией в психиатрии. Даже сами преподаватели признавались в том, что далеко не всегда могли отличить здорового от больного. Колебались, совещались, подстраховывались, но ответить самому себе на вопрос, болен пациент или здоров, так и не могли.

— Самый памятный случай в моей практике, — разоткровенничался однажды перед студентами заведующий кафедрой психиатрии, академик и автор множества учебников, — случился с одним пациентом, которого суд направил на психиатрическую экспертизу. Это был очень способный мошенник, занимавшийся организацией каких-то крупных дел. Такой представительный, высокий мужчина, еще довольно молодой (ему и тридцати не было), крепкий на вид, но имевший некоторые симптомы, которые и насторожили судью. Мы нашли с ним контакт практически с первых же минут его пребывания в отделении. Он активно, с охотой, шел на контакт, рассказывал о своей жизни, о том, что мать его была женщиной со странностями, хотя на учете у психиатра не состояла. Ну, анамнез — это в принципе самое легкое для заучивания и изложения. Выдать правильную симптоматику, да еще убедить врачей в ее достоверности — гораздо сложнее. В разы, если не в десятки. Так вот, этот пациент выдал нам такую классическую галлюцинаторно-бредовую симптоматику, что прямо хоть диссертацию на нем защищай. Месяц наблюдения в отделении не дал ни одного повода заподозрить симуляцию…

Если симулянта не разоблачили во время допросов, деликатно называющихся «беседами со врачом», то скорее всего разоблачат во время наблюдения за ним. Персонал в отделениях, где проводится экспертиза, приучен постоянно обращать внимание на то, что и как делают больные. Надзор можно назвать круглосуточным, кое-где он проводится и с применением современных технических средств — подслушивающих и подсматривающих.

Очень трудно притворяться постоянно, играть свою роль сутки напролет. Порой так и тянет расслабиться, например насвистеть в душе веселенький мотивчик. Услышит медсестра, как веселится за закрытой дверью «депрессивный» пациент, скажет врачу — и вот еще один симулянт вместо больничной койки отправляется на солдатскую, а то и на нары.

Проколоться можно по-разному, ну а те, кто ни разу не прокололся, получают диагноз. Окончательный диагноз, бесповоротный, на всю оставшуюся жизнь. Ярлык «психа» снять гораздо труднее, чем получить.

— …и в итоге был выставлен диагноз «Шизофрения, параноидная форма, непрерывное течение, галлюцинаторно-бредовой синдром». Но как при таком заболевании он мог придумывать и проводить свои грандиозные аферы, для всех нас осталось загадкой. Да, конечно, вы мне сейчас напомните, что многие гении были шизофрениками, но тут ситуация особая, ведь мы имели дело с талантливым преступником. А преступник должен правильно оценивать обстановку, делать правильные выводы, правильно планировать, правильно подбирать людей. А поймали его случайно — столкнулся на Тверской с одной из своих жертв. Та его узнала, вцепилась мертвой хваткой и так далее. Вот вам пример из жизни…