Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
Предусмотрительная Елена привезла гамбургеры в термосумке, не совсем верно называемой в обиходе «сумкой-холодильником».
— Зачем восемь штук? — изумился Данилов, заглянув в коричневый бумажный пакет с логотипом. — Я же столько не съем, а холодильника в отделении нет!
Он не лгал — холодильника, предназначенного для хранения продуктов, принадлежащих пациентам, в отделении действительно не было, так как все скоропортящееся находилось под строгим запретом и в передачах не принималось.
— Я тебе помогу. — Елена достала из пакета один чизбургер, развернула и откусила небольшой кусочек. — Ой, как вкусно!
— Чем вреднее еда — тем вкуснее. — Данилов последовал ее примеру. — У нас тут кормят так, что никакого атеросклероза с ожирением не дождешься, но невкусно.
Говорить с набитым ртом было неудобно, поэтому на некоторое время беседу пришлось прервать.
Разумеется, через пять с небольшим минут пакет опустел.
— Запивать будешь? — Елена достала из пластикового пакета литровую бутыль с квасом.
— Похвальная предусмотрительность! — оценил Данилов и, не отрываясь, прямо из горла выдул половину.
Квас был хорош, из настоящих, не «химических», приготовленных смешиванием ряда вредных ингредиентов. К месту вспомнилась одна из любимых поговорок матери: «Квасок для инока дороже причастия».
— Оголодал, отощал, — покачала головой Елена. — Бедный Вова…
— Зато ты все хорошеешь. — Данилов сказал правду: Елена выглядела прекрасно. — И этот новый свитер тебе так идет…
— Розовый цвет к лицу всем женщинам, — улыбнулась Елена.
— Не скажи, далеко не всем.
— И еще я поправилась на три килограмма. Но что мы обо мне заговорили — давай рассказывай, как ты?
— Нормально. — Данилов коснулся рукой щеки. — Вот, бороду отращиваю.
Как же приятно было сидеть вот так на старом, потертом, прикрученном к полу диване рядом с Еленой, смотреть на нее, разговаривать с ней, вдыхать запах ее духов… Опять же повезло — в комнате, кроме них, никого больше не было. Свидание проходило, можно сказать, в интимной обстановке.
— Борода тебе идет, — сказала Елена.
— Она скрывает мой безвольный подбородок и придает лицу некоторую округлость.
— Какая там округлость, Вова, — вздохнула Елена. — Ты когда в зеркало последний раз смотрелся?
— Дай бог памяти, в каком это году… Дома еще смотрелся. Здесь нет зеркал.
— Тогда держи! — Елена достала из сумочки маленькое квадратное зеркальце и протянула его Данилову.
Из зеркала на Данилова смотрел дедок с всклокоченными волосами и неопрятной жидкой бороденкой. Глаза и нос у дедка были знакомые, даниловские.
— Закусай меня корова, забодай меня комар… — Данилов вернул зеркальце Елене.
— Ты расстроился? —
— В этой жизни ничего не бывает зря. — Данилов ободряюще подмигнул Елене, но его показная веселость не обманула ее.
— Все хорохоришься, Вова…
— Ага! — весело подтвердил Данилов. — Не хорохорился, так уже, наверное, помер бы.
— Все так плохо? — Красивые глаза Елены моментально увлажнились, а голос задрожал. — Может быть, тебя перевести?
— Куда? — скривился Данилов. — Вспомни любимую поговорку доктора Жгутикова — «Хрен на хрен менять — только время терять». Везде одно и то же. Вот если домой…
Закинутую удочку сразу же сломали.
— Не сейчас, Вова. Я боюсь… — Елена судорожно всхлипнула, и Данилов поспешил сменить тему:
— У меня все хорошо и будет еще лучше. Вот, отлежу свое и начну жить в полную силу…
— Палата большая? — перебила Елена.
— Четырехкоечная.
Про отсутствие занавесок на окнах Данилов упоминать не стал.
— Соседи не буйные?
— Милейшие люди. Спят целыми днями. Буйных здесь не бывает — не успеешь разбуяниться, как тебя «погасят». Прямо богадельня какая-то.
— Тамара Александровна говорит, что прогноз у тебя в целом благоприятный, но вообще-то все не так просто, как тебе кажется.
— А какой у меня диагноз?
— Она не говорит. Сказала, что диагноз — это личное дело врача и больного, и больше ничье, с чем я вообще-то согласна, и что диагноз еще будет уточняться и, возможно, пересматриваться, что кажется мне странным. Пора бы уже ей представлять, от чего тебя лечить!
— А зачем? — искренне удивился Данилов. — Лечение ведь у всех одно и то же. За исключением каких-то нюансов типа индивидуальной непереносимости того или иного препарата. Ты что — забыла, что учила на пятом курсе?
— Нет, не забыла, но…
— Короче — все путем. Вот гулять разрешили, свидания, значит, дело идет на поправку. Лежу, высыпаюсь, думаю о жизни. Самое примечательное то, что нет желания выпить чего-нибудь покрепче местного чая. А вот квасу — с удовольствием, спасибо тебе.
Данилов отвинтил крышечку, сделал два глотка, завинтил крышечку и сказал:
— Ах, какое блаженство!
— У тебя движения какие-то резкие, дерганые. — Елена заметила неладное. — И сам ты выглядишь немного возбужденным, хотя должно быть… Скажи-ка, Вова, а ты пьешь то, что тебе назначают?
— Пью, конечно, — соврал Данилов. — А малость дерганый я от возбуждения. Первое свидание как-никак. Ладошки потеют, коленки дрожат, язык заплетается…
— А как обстоит дело с этим… — Елена замолчала, подбирая нужное слово.