Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
— Как можно?!
Данилов позволил себе небольшое нарушение режима — проводил Елену до лифта и только потом вернулся в отделение.
— Мы вас уже в розыск хотели объявлять, — пошутила медсестра, открывшая ему дверь.
— Куда ж я от вас убегу? — вздохнул Данилов.
— Обед пропустили. — Медсестра захлопнула дверь так резко, что Данилов вздрогнул.
Он давно заметил, что все люди делятся на две большие группы — на тех, кто закрывает двери и переставляет мебель с шумом, и на тех, кто старается делать все это как можно тише. Вторые нравились Данилову
— Я и ужин пропущу, — пообещал Данилов, вспоминая, сколько чизбургеров он съел.
— Водочкой не побаловались? — Медсестра, принюхиваясь, пошмыгала носом.
— Нет. — Данилов выдохнул во всю мощь легких, демонстрируя свою абсолютную трезвость.
— Это правильно, — одобрила медсестра. — Лечение и алкоголь несовместимы.
«Как же мы любим говорить банальности! — подумал Данилов. — И ведь находим в этом смысл и определенную приятность».
Глава тринадцатая
Столкновение
— Лет пять назад я в Белоруссию отдыхать ездил. — После ужина Николая тянуло на воспоминания. Приятное это дело — лежать на койке и травить байки. — Психбольница там у них в… Место на «к» называется… забыл.
— Это такой отдых — в белорусской психбольнице полежать? — удивился Данилов.
— Отдых — это в гости к двоюродному брату. А психбольница — это уже само собой.
— Почему само собой?
— Потому что от смены обстановки голоса мои разбушевались. Весело им стало. Еще бы не весело, когда я им ночь напролет песни пел.
— Песни-то хоть хорошие? — спросил Славик.
— Хорошие, — осклабился Николай. — Я плохих не знаю. А любимая у меня эта: «Помню я ночку осеннюю, темную…» Спеть?
— Не надо, — отказался Данилов. — Все равно допеть не дадут — придут и обругают. Лучше про психбольницу…
— Палата там была веселая! — Николай даже зажмурился от удовольствия. — На шестнадцать человек, и один другого дурнее. Это все от воды, там вода была вредная.
— А что ж вы ее пили? — спросил Славик.
— Хороший вопрос, — одобрил Николай. — Отвечаю. Пили, потому что другой не было. А в тамошней воде не то что-то лишнее, не то чего-то не хватает. Но зато там кормили вкусно и не били, если чудить начнешь. Свяжут, обматерят, укол в жопу сделают, но чтобы бить — ни-ни. Европа как-никак!
— А у нас тогда что? — оскорбился патриот в Славике.
— У нас — Азия! — Николай крутанул пальцем у виска. — Ты что — по улицам не ходишь?
Славик промолчал.
— Так вот, — продолжил Николай. — У них там было заведено кошек держать, чтобы они нас успокаивали. Кошек в отделении жило штук двенадцать, сытые такие, гладкие. Говорят, даже харч на них выдавался, но до них он, конечно, не доходил…
— Зарплату им не платили, а Коль? — спросил Юра.
— Насчет зарплаты не знаю, но хорошо с ними было. Возьмешь на руки, погладишь, и сразу на душе приятно становится. Жаль, что у нас так не принято…
— Так ты же сам сказал, что у нас Азия. — Славик сегодня решил ослепить всех своим остроумием. — Сожрут кошек-то!
— В Азии собак едят,
— И кошек тоже! — не сдавался Славик.
Минут пять они вяло пререкались, пока не сошлись на том, что если азиаты и едят кошек, то каких-то особых, «пищевых» пород.
«Мне бы ваши проблемы, — позавидовал Данилов. — У меня тогда проблем, можно сказать, не было бы».
Сегодня, проходя мимо сестринского поста на обед, Данилов увидел свою историю болезни (сестра только что отложила ее после отметки в листе назначений) и даже успел прочитать слово «Шизофрения» в графе «Клинический диагноз».
От удивления споткнулся и взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие.
— Отсюда не улетишь, — сказал идущий навстречу больной.
Сказал без иронии, даже с сочувствием. Не рыпайся, мол, и не суетись — жди выписки.
Захотелось прямо сейчас, немедленно, потребовать объяснений у лечащего врача — вон она стоит возле двери процедурного кабинета и разговаривает со старшей сестрой. Данилов подавил порыв — ничего, кроме скандала, из этого все равно не выйдет. Нечего и пытаться.
Ситуация требовала осмысления и продуманных действий. Последовательных и адекватных, а не скандала посреди отделения.
Данилов быстро пообедал и стал ждать у наружной двери, когда его вместе с другими «прогульщиками» выведут во двор. Голова нуждалась в «проветривании».
«Кажется, психиатрический диагноз можно снять через три года наблюдения в диспансере, если за это время не будет обострений. Придется проходить комиссию… Стоп! На хрен эту комиссию, какая может быть комиссия? Это что ж теперь — три года ходить в „психах“? Нет уж, увольте. С диагнозом нужно разобраться здесь и сейчас. Ну, не прямо во дворе во время прогулки, а пока здесь лежишь. Или сразу же по выходе из больницы».
Снег в этом году лежал долго, но уже начал таять. Пора бы, апрель на дворе. Скоро наступит лето. Лето — это хорошо… Данилов любил лето больше всего из-за того, что все вокруг было зеленым, живым.
«А если опротестовать? В судебном порядке. Скорее всего придется обратиться к адвокату, чтобы тот собрал нужные документы и… Еще непременно нужен будет авторитетный психиатр, который даст заключение о неверности выставленного Данилову диагноза. Или — о несоответствии? Как-то так, в общем… Надо будет найти такого специалиста. Хотя у адвоката, занимающегося опротестованием психиатрических диагнозов, непременно будут нужные знакомства, иначе он работать не сможет.
А затем — в суд. Придется еще раз госпитализироваться на экспертизу.
Какая долгая канитель! Морока, переходящая в мытарство. Неужели это происходит с ним, Владимиром Даниловым? Кто бы мог подумать? Действительно — не зарекайся, никогда и ни от чего не зарекайся.
Но для очистки совести все же следует поговорить с лечащим врачом и заведующим отделением. Лучше всего — сразу с заведующим. Профессор тут сбоку припека, не более того. У сотрудников кафедры в больницах двойственное положение — почет есть, а реальной власти нету. Вроде английской королевы.