Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
«Профессиональная деформация сознания, — улыбнулся Данилов. — Даже из прежней жизни я вспоминаю только истории про покойников».
Почему-то вдруг ему стало грустно и захотелось проехаться по городу на машине с мигалкой, захотелось кого-нибудь заинтубировать или сделать необходимую внутривенную инъекцию. Правда, при виде патологоанатомического корпуса ностальгия Владимира сразу прошла, уступая место реальной жизни.
На входе сидел незнакомый охранник.
— Куда идем? — спросил он, недружелюбно обшаривая Данилова взглядом.
— Учиться, —
Далеко уйти не удалось. Охранник догнал его и вцепился в левую руку профессиональной хваткой непускателя.
— Староват ты для ученика, как я погляжу, — прошипел он. — А ну вернись на улицу.
Как назло, вестибюль был пуст. Данилов немного опоздал, и все его коллеги уже были заняты: вскрывали, изучали гистологию, писали отчеты и протоколы.
— Я ординатор, — Владимир дернулся, но так и не сумел освободиться от бульдожьей хватки стража порядка.
— Документ есть? — пальцы охранника сжались сильнее.
— Нет, — Данилов снова дернулся, чувствуя, как рука начинает неметь.
— Не рыпайся! — посоветовал охранник, пытаясь увлечь Владимира к выходу.
— Пусти по-хорошему, — попросил Данилов; он был почти спокоен, мешало только участившееся сердцебиение и нахлынувшая головная боль.
— Ща! — пообещал охранник. — Выволоку за дверь и отпу…
Правый кулак Данилова с размаху впечатался в утиный нос охранника. Удар ногой по голени свалил стража порядка на пол. Владимир как следует заехал ему ногой в правый бок и обнаружил, что пинать лежачих, оказывается, очень приятно, особенно если при ударе они издают такой восхитительный полувсхлип-полувизг.
Данилов присел на корточки около сразу же замершего охранника и миролюбиво, чуть ли не по-дружески, поинтересовался:
— Что, больно?
Охранник кивнул.
— Скоро пройдет, — пообещал Данилов. — Зато теперь ты знаешь, как надо себя вести.
— Нельзя же без пропуска… — просипел охранник, утирая ладонью кровь, струящуюся из носа.
— Мне можно, — заверил Данилов, поднимаясь на ноги. — Имей в виду — если этот инцидент будет иметь продолжение, то тебе не поздоровится. Свидетелей не было.
Я скажу, что ты напал на меня и пытался отобрать… ну хотя бы сумку.
Охранник ничего не ответил, неуклюже поднялся на ноги и захромал к своему столу.
Уже в раздевалке Данилову стало стыдно за это: «Что, больно?» — «Свинеешь, Вольдемар, — укорил себя Данилов. — Нельзя так опускаться».
Разумеется, и речи не было о том, чтобы вернуться и побрататься с охранником. Владимир подумал, что хамоватому охраннику хватило бы и разбитого носа. Настроение, и так не радужное, испортилось вконец. Данилову больше не хотелось идти ни в секционный зал, ни еще куда-то.
«А чего же мне хочется?» — задумался Данилов, замирая на пороге раздевалки.
Он тут же понял: ему хочется взять больничный (десяти дней вполне хватит), переехать к матери, запастись пивом и детективами и как следует отдохнуть от изрядно поднадоевшего окружающего мира. Телефоны
От осознания столь приятной перспективы у Владимира как камень с души спал. Данилов пообещал себе, что обязательно сделает это, просто немного позже. Больничный не был проблемой: врачи всегда договорятся; а если доктор в поликлинике почему-то начнет упрямиться, можно симулировать, например, ротавирус. Тошнота, слабость, высокая вирулентность — и вот они, вожделенные десять дней больничного.
«Игорь бы не растерялся», — подумал Данилов о Полянском. Друг был подлинным асом симуляции. Как-то, еще будучи пятикурсником, он закатил на спор такой эпилептический припадок, что все оторопели. Корчился, хрипел, бился головой о пол (правда, очень осторожно), пускал пузырящуюся слюну. За такое представление экзамен по нервным болезням можно было бы проставить автоматом. Артист!
Сделав над собой небольшое усилие (о, как много в последнее время стало требоваться этих небольших усилий!), Данилов пошел в большой секционный зал, где думал встретить остальных ординаторов.
— Ваши в общем, — сказал ему один из патанатомов, имея в виду конференц-зал. — У Георгия Владимировича завтра выступление на коллегии департамента здравоохранения.
— И что? — Данилов не уловил связи между двумя этими фактами. — Если у заведующего кафедрой завтра выступление, то зачем он сейчас собрал подрастающее поколение?
— Должен же он на ординаторах доклад обкатать, — пояснил врач, возвращаясь к своему занятию.
Мусинский, обычно не любивший опозданий и опаздывающих, пребывал в хорошем настроении и Данилову замечания не сделал — махнул рукой: «Заходите» — и продолжал, не прервавшись:
— В Москве не вскрывают около половины умерших, точнее, сорок пять процентов. Если учесть, что на вскрытиях обнаруживается до сорока процентов расхождений диагнозов, значит, правильно диагностированных при жизни заболеваний у нас примерно пятнадцать процентов. Самая высокая смертность по округам отмечается в Зеленограде и в Южном административном округе, а самая низкая — в Центральном и Юго-Западном административных округах…
Мусинский был не только завкафедрой, но и главным патологоанатомом департамента здравоохранения, а также председателем московского общества патологоанатомов.
— Из пятидесяти пяти процентов вскрываемых патологическая анатомия вскрывает тридцать три процента, а бюро судебно-медицинской экспертизы — двадцать три процента…
«Это показывает, что большая часть людей умирает своей смертью, а не от чужой руки», — подумал Данилов.
— Самой распространенной причиной смерти остаются сердечно-сосудистые заболевания, доля которых составляет пятьдесят пять процентов. Второе место в Москве традиционно занимают онкологические заболевания, но их доля постепенно уменьшается. Примечательно, что в целом по стране на втором месте стоит не онкология, а насильственная смерть…