Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
«Доброе утро!», встали и разошлись в разные стороны.
Все это трудно было назвать любовью, да никто и не собирался. Дома у них обоих была чужая жизнь, своя, настоящая, начиналась за порогом.
Данилову это было отвратительно — мириться с чем-то неприятным и непонятным во имя большой и светлой цели и понимать, что напрасно он себя насилует. Он понимал, но продолжать жить так же, как и жил, ничего не меняя.
Новый год встретили отвратительно: выпили шампанского под звон курантов, обменялись подарками (духи против набора из
Он смертельно устал. На трезвую голову было невыносимо тяжело изображать бодрый оптимизм, но Владимир кое-как справился. Отбыл положенные четыре часа, вручил подарок — тут долго думать не пришлось, мать заказала фен «с кучей насадок и кучей режимов» — и отбыл домой, благословляя в душе Снежану, свою коллегу из фитнес-центра. Незадолго до Нового года она предложила Данилову поработать за нее с третьего по десятое января.
— Я могу потом столько же за тебя отсидеть, — предложила она, — или деньгами отдам.
— Лучше деньгами, — ответил Данилов, радуясь тому, что нашлось дело на все праздники.
Снежана поставила в известность шефа, получила разрешение и, вернувшись, должна была рассчитаться с Даниловым.
Второе января помог прикончить Полянский. Поначалу он сам попробовал напроситься в гости, но Данилов настоятельно предложил собраться у Игоря, и Полянскому пришлось согласиться.
— Небольшое женское общество не будет тебя раздражать? — спросил Игорь.
— Оно будет раздражать тебя, — ответил Данилов.
— Почему?
— Потому что я красив, немного брутален, меланхоличен, и у меня нелады в личной жизни. Такие мужчины безумно нравятся женщинам — вспомни хотя бы Печорина…
— Обойдемся без дуэли, — перебил Данилова Игорь.
Так Владимир избежал знакомства с очередной пассией друга. Он перевидал их много и разных — границы предпочтений Полянского раздвигались чуть ли не до бесконечности. Лишь одно объединяло этих юных и не очень дам: все они были замечательно глупы. Умных женщин Полянский не любил и побаивался. А еще он не любил молчуний, и все его избранницы были записными тараторками. Общение с ними неизбежно вызывало у Данилова сильнейший приступ головной боли.
Полянский на правах давнего и единственного друга (Данилов вообще считал, что настоящих друзей не может быть много) заслуживал того, чтобы быть полностью посвященным в хитросплетения отношений Владимира и Елены. К тому же Игорь время от времени давал неплохие советы, он умел абстрагироваться от эмоций и предпочтений, смотреть на ситуацию со стороны, и он никогда не путал причины и следствия. Данилову был нужен не столько советчик, сколько беспристрастный судья, способный дать ответ на вопрос: как правильно поступить.
— Знаешь, что я тебе скажу, Вовка… — заговорил Игорь, явно собираясь
«Сговорились они, что ли?» — раздраженно подумал
Данилов, припоминая совет Елены о психоаналитике.
Он подавил раздражение и спокойно, с деланным равнодушием, поинтересовался:
— Откуда такое впечатление?
— От общения с тобой.
— А конкретнее?
— Давай сначала выпьем за нас, — предложил хитрец Полянский, наполняя рюмки, — за то, чтобы никакие слова не могли омрачить нашу дружбу, которой я искренне дорожу. Поверь, я искренне благодарен судьбе за то, что она свела нас.
Можно ли было после таких слов на что-то обижаться? Данилов улыбнулся, мысленно отметив коварство Полянского, и поднял свою рюмку. Мужчины звонко чокнулись, лихо опрокинули и, не сговариваясь, интеллигентно закусили оливкой. Можно было безбоязненно продолжать разговор, чем Полянский и воспользовался, и за какие-то четверть часа наговорил Данилову кучу гнусностей — справедливых и обоснованных.
— Так вот, — Игорь вздохнул, словно подчеркивая, как трудно ему критиковать друга. — Перво-наперво я хочу спросить — ты никогда не умел правильно общаться с женщинами или просто разучился?
— Будем считать, что не умел, — ответил Данилов.
— Поход в театр, как задумка для восстановления рассыпающихся отношений, был хорош, но что помешало тебе назавтра явиться домой с букетом, бутылкой вина и каким-нибудь веселым подарком? Так истратился на культурный досуг, что на букет уже не хватило бы? Сказал бы — я б тебе одолжил.
— Ты считаешь, что после того, как меня…
— Оскорбили? — подсказал Полянский. — Больно ранили? Или попросту обидели?
Данилов решил промолчать, не желая уводить разговор в сторону.
— И не надо было вообще лезть с обвинениями и претензиями, — продолжил Полянский. — С их помощью любовь не удержать. Ты прости меня за то, что я сейчас говорю банальности, но ничего другого я сказать тебе не могу.
Ты забыл постулаты. Неужели нельзя было разок-другой сходить к психоаналитику, если уж тебя об этом попросили.
Рассказал бы ему, что впервые по-настоящему влюбился в учительницу истории, а он бы тебе объяснил, что здесь и кроется причина твоей нелюбви к историческим романам…
— У нас был учитель истории, Илья Самсонович, старый и вредный.
— Ну это я так, к примеру. Сходил бы к психоаналитику, каждый день говорил бы Елене только хорошее, напирая на любовь и понимание… Это так легко!
— Может и легко, но невозможно, — Данилов не любил подчиняться. — И не по-мужски.
— А скандалить — это по-мужски! — удивился Полянский. — Знаешь, в чем твоя главная ошибка? Ты не понимаешь, что все у вас было хорошо до тех пор, пока вы играли в свою игру по общим правилам. Как только каждый начал играть по своим — все разладилось, верно?