Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Александровский Борис Николаевич

Далее, основную массу врачей подавляющего большинства стран капиталистического мира составляют врачи частнопрактикующие, а основным сектором платной медицины является сектор частный.

Приём студентов на медицинские факультеты и выпуск молодых врачей во всех странах этого мира не регулируются никаким планом. Отсюда перепроизводство врачей, превышение предложения платной медицинской помощи над спросом и как следствие — врачебная конкуренция и врачебная безработица. Это уродливое явление в свою очередь порождает ещё более уродливое — коммерциализацию врачебной профессии и гешефтмахерство. А отсюда рукой подать до шарлатанства и полного падения нравов морально неустойчивых элементов, имеющих звание врача.

Врач любой

страны капиталистического мира есть прежде всего коммерсант. Весь вопрос лишь в том, какой он коммерсант: так называемый «честный», «не вполне честный» или отъявленный мошенник и спекулянт от медицины. Общность материальных интересов этих «честных», «не вполне честных» и совсем нечестных торговцев от здравоохранения заставляет их объединяться в мощные врачебные синдикаты, регламентирующие всю практическую деятельность врачей путём издания в интересах синдикатов законов и постановлений, проводимых через законодательные учреждения той или иной страны. Отсюда существующие почти во всех странах мира законы, запрещающие врачам-иностранцам не только занимать врачебные должности или заниматься частной практикой, но даже именоваться врачом.

В этот чуждый для русского понимания мир попали полторы или две тысячи русских врачей, по тем или иным причинам очутившиеся за рубежом в первые послереволюционные годы.

Двери врачебной профессии во всех европейских странах были тогда, как и теперь, наглухо закрыты для всех иностранцев, не имевших врачебного диплома данной страны. Некоторую «отдушину» для русских врачей, очутившихся за рубежом, составили три славянских страны: Болгария, Югославия и Чехословакия. Об этом — несколько ниже.

Среди прочих стран в описываемые годы только Марокко, Египет и Маньчжурия и два города — Константинополь (ныне — Стамбул), а также иностранная концессия Шанхая — давали право врачебной практики всем иностранцам, независимо от места получения ими диплома. Константинополь, как и вся Турция, отнял у них это право уже в 1923 году, Египет — в середине 30-х годов, Марокко — в 30-х годах. Но кто это право уже получил, тот сохранял его пожизненно.

Некоторые южноамериканские республики, в частности Аргентина, давали это право с большими ограничениями, а именно: иностранным врачам разрешалось селиться и практиковать в самых глухих деревенских районах, где нет врача-аргентинца в окружности радиусом 15 километров. Но если врач-аргентинец в этой окружности появлялся и оседал на постоянное жительство, то право практики у пришельца автоматически отнималось.

Незнание арабского языка препятствовало проникновению русских врачей в Египет и Марокко, где, как было сказано выше, они могли бы в течение известного времени продолжать свою врачебную деятельность. Кроме того, в первые годы после революции у беспаспортных и полунищих русских эмигрантов свободного выбора страны не было и не могло быть.

Вихрем событий, а частично по роковой собственной ошибке вместе с эвакуированными больными и ранеными офицерами и солдатами разбитой деникинской армии в начале 1920 года занесло из Новороссийска в Александрию и Каир около 40 русских врачей. Вместе с шанхайскими и харбинскими врачами дальневосточной эмиграции эти «египтяне» являлись единственной группой зарубежных русских врачей, не знавшей мытарств в поисках врачебной работы и заработка. В смысле материальном эта группа жила очень хорошо. Некоторые из них достигли большой славы и популярности. Громадную известность на всём Арабском Востоке приобрёл в те годы осевший в Каире один из моих бывших учителей (в годы студенчества) профессор кафедры врачебной диагностики и пропедевтической клиники медицинского факультета Московского университета К.Э. Вагнер.

В далёкое Марокко при тех же обстоятельствах занесло только очень немногих врачей.

В 1920 году после разгрома врангелевской армии около сотни русских врачей пытались «зацепиться» за Константинополь.

Только двадцати или тридцати из них это удалось. А через три года турецкие власти выслали и их вместе с остальной эмигрантской массой.

Иначе обстояло дело в Болгарии, Югославии и Чехословакии. Мне уже приходилось говорить, что в этих государствах при решении вопроса о расселении русских эмигрантов принимались во внимание не только политические соображения правящих кругов и руководящих партий, но и идеи славянофильства, хотя и превратно понимаемого.

Среди многих десятков тысяч эмигрантов на территории Болгарии оказалось около 200 врачей, в Югославии — около 350.

Согласно проведённому через Народное собрание закону, осевшим в Болгарии русским врачам предоставлялось право занятия врачебных должностей на государственной, общественной и коммунальной службе и право частной практики — в последнем случае только до тех пор, пока тот или иной русский врач какую-либо должность занимал.

Для последней оговорки были свои причины, а именно: до первой мировой войны Болгария не имела собственного медицинского факультета. Болгарские врачи получали образование в университетах Германии, Австрии, Франции, Бельгии, Швейцарии, Италии, России.

Во время войны, принёсшей Болгарии поражение, и в первые годы после неё врачебного пополнения не было. К моменту прибытия в Болгарию эмигрантских масс в 1920–1924 годах во всём государстве с 7-миллионным населением имелось в общей сложности только 800 врачей. Большинство врачебных участков в сёлах были вакантными. В сельский сектор учреждений болгарского здравоохранения и были направлены русские врачи. Общность славянского происхождения, родственная близость языка, некоторые черты сходства условий жизни болгарского и русского дореволюционного крестьянства — всё это облегчило решение задачи. Болгарское государство в те годы было заинтересовано в государственной службе врачей-эмигрантов на селе не менее самих этих врачей. Так на болгарскую службу было принято свыше 100 врачей. В эти же годы в Софии был открыт первый в Болгарии медицинский факультет. Подготовленных кадров собственной профессуры, особенно по разделу теоретических дисциплин, в Болгарии не было. Около десятка кафедр занимали русские профессора: патологической анатомии — Д.Д. Крылов, физиологии — Завьялов, бактериологии — С.С. Абрамов, акушерства — Г.Е. Рейн, нейрологии — Янишевский, психиатрии — Попов.

Начиная с середины 20-х годов Софийский университет стал выпускать болгарских врачей. С каждым годом острота нужды во врачах на болгарском селе сглаживалась. Профессиональный союз болгарских врачей вёл открытую борьбу за лишение русских врачей права заниматься своей профессией. Они были для этого союза самыми опасными конкурентами. Но авторитет, приобретённый русскими врачами среди всех слоёв населения за семи-, восьмилетнее пребывание их в стране, был настолько велик, что по инициативе и под натиском болгарского общественного мнения Народное собрание провело в 1928 году закон, даровавший персонально поименованным в нём 144 русским врачам пожизненное право врачебной службы и врачебной практики.

Условия, весьма близкие к описанным, создались и в Югославии. Иначе обстояло дело в Чехословакии. Чешские врачебные синдикаты крепко держались за запрещение врачебной работы врачам-иностранцам. Русским они исключения не делали. И только в областях Прикарпатской Руси (ныне — Западной Украины), которую чешские правящие круги никогда всерьёз не считали чешской землёй, русским врачам было разрешено занимать должности сельских участковых врачей.

К середине 20-х годов, когда «русский Париж» окончательно сформировался, в него устремилось большое число врачей-эмигрантов. По данным эмигрантского Общества русских врачей имени Мечникова во Франции, за первые 20 послереволюционных лет через Париж прошло в общей сложности свыше 400 врачей, состоявших членами этого общества.