Из пережитого

Новиков Михаил Петрович

Самой видной, заметной и интересной фигурой между ними был кузнец Арапыч, сидевший, как он говорил, по 17-й судимости и отбывший четыре года арестантских рот Его знала вся тюрьма, и очень многие пользовались его услугами по переносу из тюрьмы писем без цензуры к администрации, по добыванию и проносу водки, табаку, де-

274

ланию из стальных обрезков ножей, по добыванию карт и т. д. Уже если чего не сделает Арапыч -- других и не проси, перед ним все пасовали. И сами надзиратели ему позволяли, боясь того, что он может их подвести и выдать, а потому ему и сходило с рук. Да и физиономия его была такая добродушная, простая и подкупающая, что на него не сердился и

самый строгий корпусной. У него к тому же были хорошие волосы и борода, и совсем простые детские глаза. И если бы он не был постоянно грязным от своей работы, с него можно было бы писать святого на иконах. По этой постоянной черноте ему и дали кличку Арапыч, которая как нельзя лучше подходила к нему. Работал он в кузне за тюрьмой, имел дело с частной публикой, а потому-то и имел полную возможность быть посредником между тюрьмой и волей. По тюремным коридорам он ухитрялся ходить всюду беспрепятственно и знал чуть ли не всех заключенных в лицо. Как он показывался на коридоре, до него сейчас же находилось дело у многих. И его звали по волчкам.

– - Нельзя, нельзя, не могу, -- с напускной суровостью говорил он, подходя, а сам уже прятал за чулок полученное письмо и шел к другому волчку, где брал в зубы свернутую грамотку, как будто папиросу, и уходил с коридора. В таких грамотках его просили установить связь на воле с таким-то и таким лицом, что ему и удавалось через свою кузню.

– - Пока я ему колеса оттягиваю, -- говорил он нам, -- любой заказчик мне и письма отнесет в ящик и за водкой сходит, дать ему адрес, он и нужного человека найдет, и от него письмо принесет, а мое дело в тюрьме адресата найти. А как скажешь, что без очереди сделаешь, так он полгорода обегает, а найдет, что просишь.

Данила Никитич хоть и недолюбливал Арапыча за то, что, как он говорил, "у него вор в животе" и что он "даже его обмануть может", но, скуки ради, больше всех разговаривал с ним на коридоре и знакомил его с заключенными. Рассказал во всех подробностях и про нашу 19-ю камеру, после чего и Арапыч очень часто стал делать нам визиты и подолгу разговаривал в волчке. Через него Тихомиров установил постоянную связь записочками со своим другом Дмитриевским, который был посредником между ним и купцами и с ним вместе делил взятки. Дмитриевский сидел на противоположном 9-м коридоре. У них шло следствие, и им было очень важно сговориться насчет согласных показаний, чтобы не топить друг друга. Кроме записочек, Арапыч приносил ему и водки и шутя говорил:

275

– - Фролов, что водка, я ему бабу пронесу, вот только армяк широкий найду.

Фролову он также стал приносить письма, его брат и жена приходили к нему в кузню и давали ему ответы. Ему давали папирос, сахару, но от сахару он категорически отказывался, считая себя совсем не нищим арестантом. Со мною он подолгу разговаривал про христианскую веру, как она изложена в Евангелиях и как исполняется попами, чего Фролов не мог выносить, стараясь нас перебивать и смешить.

– - Ну завели волынку, -- говорил он, -- про Бога, про чертей, про монахов! Нет чтобы из Арапыча революционера сделать, а он его в монахи собит. Не пей, не ругайся матом, не воруй и не блуди и всякие глупости. Нам такие люди нужны будут: борода с ворота, глазки голубые, душа нараспашку, настоящий комиссар для деревни!

Со слов Данилы Арапыч знал уже до тонкости программу Фролова и, осклабясь в волчке, говорил:

– - Нет, Фролов, я в вашу веру не пойду и комиссаром у вас не буду. Я сам вор, -- каюсь по-душевному, -- а воров все-таки не люблю. А ваша вера вся воровская: брать чужое, готовое! Только и разница -- что мы воруем ночами и тайно, а вы собираетесь

воровать среди бела дня. Это, дескать, не воровство, а экспроприация! Над нами висит постоянно страх дубинки или острога, а вы хотите воровать безнаказанно. Нет, Фролов, настоящий вор боится ответственности!.. А потом мы хоть и воры, а все-таки сознаем, что дюже паскудно поступаем, а вы хотите воровать без стыда и без совести!

Фролов притворялся мелким бесом, кривляясь, говорил с хохотом, понижая голос:

– - Ведь мы кого грабить собираемся, ты думаешь, мы православных христиан тронем, к бабам за холстами полезем? Мы только эксплуататоров и таких вот дворян, -- показывал на Тихомирова, -- на кой черт они тебе нужны! Они как собака на сене: сами не живут и другим не дают. А мы их к ногтю, обчекрыжим, да и приставим Арапыча ихним добром распоряжаться! А землю раздадим православным...

– - Я и без вас ихним добром распоряжаюсь, -- смеется Арапыч, -- посмотрел бы, какие я две меховые шубы перед этой тюрьмой сцопал! А вас дожидаться -- с голоду помрешь. Нет, Фролов, своя душа дороже; все-таки воровать грешно. Твои буржуи на тумбочках не сидят, и им деньги в подол не сыплют, а все они своим делом занимаются: кто богатеет и в гору идет, а кто и с горы вниз ссыпается, как кому счастье! Я приду ночевать к Тихомирову

276

или к Новикову, они меня и напоят и накормят, а приди к таким вот, как ты, -- и пойдешь прочь не солоно хлебавши, у вас у самих загашником монетки не найдешь. В твою веру только стрикулисты пойдут беспаспортные, каким выпить хочется, а монетки нету, а мы и украсть можем, и заработать сумеем!

Данила для таких бесед нарочно допускал Арапыча, а когда он отходил от нашей двери, он его брал в оборот и долго спорил с ним на коридоре, выпытывая его мнения обо всех нас троих и о наших "верах".

– - Это верно, мы с тобой старики, -- говорил он Арапычу, -- о душе подумать надо. Новиков прав, надо самого себя наперед счистить от всяких сквернений, а не то что, по Фролову, идти людей грабить и других учить: кто буржуй, а кто не буржуй. Его посадили, койку дали, поят и кормят, гулять водят -- значит, он тоже буржуй! А мужики сами живут не лучше, чем арестанты в тюрьме, щи-то у всех, а каша через двор. А тут и кашей кормят. А они на тебя-то не смотрят, что сами гуляки и запиваки, а только им других учить: тот буржуй, тот эксплуататор. Мало их царь в Сибирь ссылает шаромыжников! Только народ зря мутят!

– - Нам с тобой тоже есть о чем подумать, -- насмешливо говорил Арапыч, -- мне -- перестать воровать, а тебе -- тюрьму бросить, а то ведь ты, Данила, около арестованных-то буржуем стал, дом нажил.

ГЛАВА 58. В КАМЕРЕ ЖУЛЬЯ

Как-то праздничным днем нас отперли, чтобы вести на прогулку. На коридоре слонялись мастеровые, и Арапыч подхватил меня под руку.

– - Кой тебе черт по грязи ходить, пойдем к нам в камеру, тебе вся камера будет рада, пускай твои идут одни, -- подмигнул он Фролову.

Данила, по обыкновению, стоял у крайнего окна коридора и смотрел в окно, делая вид, что ему совсем неважно, что делается на коридоре. И я юркнул в 16-ю камеру. В ней было человек десять арестантов, и все они в разных позах лежали на полу, прикрываясь своими лохмотьями: курили, спорили, пытались петь, тянулись на палке.

– - Дорогого гостя привел, -- сказал Арапыч, затворяя дверь и быстро усаживая меня на свой мешок посередине камеры.
– - А ты, Васюк, загороди волчок от постороннего глаза. Мы-то что, жулики, воры, а вот человек супротив войны сказал и теперь суда военного ждет.