Из пережитого

Новиков Михаил Петрович

– - Нет, в самом деле, -- дразнил он меня дальше, -- ну что бы им стоило сейчас прогнать эту власть дворянскую и на войну не ходить, а им это и на ум не приходит, коровкам божьим. А ты все -- народ, народ! Вот он, твой народ, весь лицо, своих кишок не жалеет: "ура" соломенным мешкам кричит! Из этого народа только дурак не навьет себе веревок, а умный в два счета окрутит.

Откуда-то заключенные узнали, что правительство разрешило уголовных-срочных брать на войну, вместо отбывания срока и обещая полное прощение за усердную службу. По тюрьме пошли разговоры, посыпались заявления воинскому начальнику. Не обошлось и без нашего в том обсуждения.

Улучив время, Арапыч пришел к нашему волчку и спросил нашего

мнения на этот счет. Его послали к нам от обеих камер "жулья" за разрешением такого важного для них вопроса.

299

– - Скажи от моего имени, -- загоготал Фролов, -- обеими руками благословляю и даю полную амнистию только при условии, чтобы после войны с немцами войну с буржуями открывали, чтобы всех попов и дворян к ногтю, а сами на престол всероссийский!
– - Ты скажи им, Арапыч, что там-то им только и повороваться. У мертвых карманы выворачивать и то через год в купцы выйдешь, а уж если какого офицерика подстрелить незаметно, у такого одного пять тысяч охватишь, ей-Богу, чего они зевают, давно бы надо проситься, чем в тюрьме кандер хлебать и арестантский халат носить! А уж после войны мы им дорогу покажем, что надо делать, об этом пускай не беспокоятся. Нам воры в первую голову понадобятся.

– - А ты что скажешь?
– - спросил Арапыч меня.

– - Не согласен, Арапыч, -- сказал я.
– - Знаешь поговорку "Пусти душу в ад и будешь богат"? А ведь там, помимо того что грабить, придется и невинных людей расстреливать и кишки им из брюха выпускать, а это занятие куда не хорошее, не все прасола на бойне со скотиной равнодушно это делают. Я слышал, у них и то руки трясутся и в глазах мутится, а там ведь несчастных людей грабить надо, невинные души губить! Ну зачем это добровольно делать, раз тебя не посылают силой, а здесь и хлебом кормят.

– - Да, я-то не пойду, не пойду, вихорь их побери и с войной, -- поспешно сказал он, -- ты уж за меня не беспокойся, -- говорил он оправдываясь, -- это другие спрашивают, а я хотя и вор, а душу имею и кишки выпускать, никому не смогу, моя работа и тут нужная, как-нибудь два года отмотаю, а там, может, и скидка будет. Меня-то Фролов освободит опосля революции и так, авось я не дворянин и не генерал знатный.

– - Ты, Арапыч, ни-ни, ты и здесь нужен по горло, -- сказал Фролов по-мальчишески просительно.
– - Без тебя, Арапыч, мы пропадем, как черви капустные, и без газет будем, и писем на волю послать будет не с кем, а Тихомирову и вовсе в трезвенники придется вступать: ну кто другой принесет мерзавчика?

– - Так значит, кто хочет повороваться, то должен, значит, и кишки выпускать на войне?
– - глуповато ухмылялся Арапыч.

– - Истинно, -- подтвердил Фролов, -- без кишок дело не обойдется, на что-нибудь кишки и пригодятся.

В таком духе Арапыч и усвоил нашу установку и время от времени сообщал нам, кто согласился на это и подал заявление, а кто еще раздумывает -- на войну пойти или в тюрьме оставаться.

300

В конце лета в тюрьме разрешили выписывать какую-то военно-хозяйственную газету, которую мы тотчас же выписали своей камерой. За нерегулярной проноской Арапычем других московских газет, вся тюрьма была этому очень рада, и многие камеры ее тоже выписали. Называлась она, кажется, "Военный вестник". И нас это радовало как признак начавшихся уступок со стороны правительства.

– - Погоди, Арапыч, то ли еще будет, -- говорил ему Фролов, когда тот сообщал нам об этом, как о большой новости.
– - Нам скоро здесь и клуб откроют, и буфет с закусками. Теперь и на войну ходить незачем. Мы и тут по-господски жить будем. Утром вставай: чего изволите? газеты, чай, водка!

– - А как же тогда я?
– - глуповато спрашивал Арапыч.
– - Тогда мои и услуги никому не нужны будут и привратника обманывать будет не в чем?

– - Не тужи, Арапыч, без обмана не проживешь, и обманывать

нам еще долго придется, и тебе самая большая работа впереди. Ты будешь нашим адъютантом и в городе почву будешь нащупывать, шайку из воров нам подбирать. Как немец нашу армию заберет в плен и станет наши города забирать, а мы тут себе восстание! Это нам плевое дело. Обезоружим администрацию, запрем всех по камерам, а сами в город с красными флагами: вставай, поднимайся, рабочий народ! Все купцы сразу наши будут. Они, знаешь, Арапыч, они трусливее мужиков, со страху в штаны напустят и сами все деньги отдадут, и по сундукам лазить тебе не придется. А холстами мы и брать не будем, на какой они черт!

– - А губернатор нас на расстрел возьмет...

– - Тройницкий? Да он сам задаст стрекача из города, солдат-то у него нету, а какие тут есть ополченцы, разве это солдаты? Они и сами с радости по деревням разбегутся спасать свою собственность неприкосновенную. Они все на одну колодку, Арапыч, -- кивал он на меня, -- он тоже сейчас же лататы задаст, только тюрьму ему отвори, какое им дело до государства и рабочего класса, у них есть усадьбишка и хатенка, они и будут в них отсиживаться, как тараканы во время мороза, совсем никчемный народ, Арапыч, кроме кнута, никакой его агитацией не проймешь! Ни Хавраля и Мавраля знать не хочет, вот она из него что, собственность, сделала!

– - А Тихомиров как, он тоже из тюрьмы уйдет?
– - спрашивал весело Арапыч.
– - Только он под красные флаги не пойдет, ему с нами не дорога...

301

Фролов приседал и хихикая говорил:

– - Он знаешь что, он тогда в один день 65 верст до своего хутора добежит и заставит баб, как евреи, опресноки наспех готовить, чтобы в пустыню Ханаанскую удаляться.

– - А если он вам и крест снимет и к вашей партии присоединится, тогда как?

– - Да черт с ним, по старой дружбе и ему работенку найдем. Обуем в лапотки, обрядим в мужицкое барахлишко, парик с бородой наденем, сумочку кожаную -- он бритый-то ни к черту не годится -- он и будет по деревням заместо странника слоняться, наши мыслишки насчет революции забрасывать да мужицкие думки в карман собирать. Нам и такие нужны будут.

Арапыч весело хохотал и высказывал недоверие: не пойдет он странствовать и вшей кормить, не привычен он к этому...

– - А не пойдет -- ему дорога одна -- могила! Ради старости только выбор дадим.

Когда у нас велись такие разговоры, вокруг тюрьмы продолжался оголтелый крик: "Ура-а!", "Ура-а!"

А через каждый месяц устраивался публичный парад и проводы: собиралась огромная толпа народа, оркестры музыки, начальство и попы, служились молебны, опять снова кричали "Ура-а!", и обработанных мужиков вновь и вновь гнали на убой под немецкие пулеметы. В самом деле, на что это было похоже, на что это было нужно?..

ГЛАВА 65. ТЮРЕМНЫЙ БЫТ

А жизнь в тюрьме шла своим чередом, арестанты ходили с бубновыми тузами. На поверках утром должны были говорить: "Здравия желаем, ваше благородие!" А вечером петь молитвы на всю тюрьму. На кухне готовили кипяток, варили "кандер" или "баланду", которые всегда хоть и были жидковаты и попахивали водой, но от наличия красного перца, муки и лаврового листа были достаточно вкусны и с хлебом поедались до поту. Хлеба давали по 700 граммов и выпекали его очень хорошо. Если кому за отсутствием передач не хватало, то на коридорах у уборщика всегда имелись "куски", собираемые от тех, у кого он оставался, и давались охотно всем просящим. И хоть Данила и говорил нам сквозь зубы, что у начальника инспектора с арестантских харчей имеются постоянно свиньи, но из-за этого никто не голодал, хватало и на свиней. Давали по 100 граммов каши и по 25 -- мяса. Правда, мясо расходилось по кашеварам, надзирателям и корпусным, но в об-