«Из пламя и света»
Шрифт:
Постепенно розовели края дымчатых облаков, менявших свои очертания.
Миша стоял один и смотрел вокруг. Эта красота вечера вызывала радость и почти страх — так она была совершенна. Он поднял голову и увидел, как большой орел, медленно описав в воздухе круг, исчез где-то в вышине.
Потом ему показалось, что кто-то тихо его позвал: он оглянулся и посмотрел вниз. На узенькую тропинку падал закатный луч, и в этом луче стояла девочка и смотрела прямо на Мишу огромными синими глазами.
— Ты Мишель? — спросила
— Пойдем, — сказала она и протянула ему руку.
А Мишель смотрел на нее, не шевелясь, и чувствовал, что прекраснее он ничего еще не видел в своей жизни, и от безмерной красоты этого мгновенья ему сжало горло и захотелось плакать.
Но он не плакал, а только отступал от нее все дальше, точно прелесть ее его пугала.
— Пойдем же! — повторила она и взяла его за руку.
— Куда? — спросил он тихо, отдернув свою руку.
— Вниз, — ответила она удивленно. — Туда, где зажгли костер.
Но он продолжал смотреть на нее неподвижным взглядом темных, неестественно больших глаз на бледном лице.
— Ты кто? — спросил он, наконец, потому что ни разу еще не видал ее среди приезжих.
И тогда она звонко засмеялась и над его испугом, и над его вопросом, и над всем его странным видом.
И оттого, что она засмеялась, она показалась ему еще прелестней. Она стояла теперь вся освещенная уходящим солнцем.
И все это, все было так хорошо, что его детская душа не смогла вместить в себя такого совершенства…
Он отвернулся, прижался головой к жесткой скале и заплакал, закрыв руками лицо.
Девочка постояла над ним секунду в нерешительности…
Потом быстро побежала назад, и он услышал ее звонкий голосок, кричавший кому-то:
— Он плачет и не идет! Он мальчик, а плачет!
И тотчас послышались взволнованные голоса, показались взволнованные лица, и чьи-то сильные руки, подняв, понесли его вниз к костру.
— Я всегда говорил, что у этого мальчика чрезмерно развито воображение, — сказал бабушке мсье Леви, когда они вернулись домой.
Все дни после поездки в Каррас Миша думал об этой девочке, вспоминая мельчайшие подробности их встречи: и солнечный вечерний свет, и освещенные предзакатным лучом золотистые волосы, и ее звонкий смех, и больше всего синий-синий веселый огонь ее глаз. И хотя он так хорошо все это помнил, ему все-таки казалось, что он видел ее точно во сне, а на самом деле девочки этой и нет.
Но однажды утром после прогулки он вбежал разгоряченный в комнату своих кузин — и смех и какие-то слова замерли на его губах: там, на диванчике, между Машенькой и Агашенькой сидела она, та самая девочка. Он остановился в дверях, точно увидев перед собой чудо своего ожившего сна. Он не мог подойти к ней и не мог убежать. Он так и стоял, не шевелясь, глядя на нее молча своими
— Мишенька! Мишель! — закричали разом все три кузины. — Подойди же сюда! Познакомься!
А он все смотрел на девочку и опять увидал тот же самый чуть-чуть насмешливый и веселый синий огонь в ее взгляде. И он убежал.
Ах, как потом смеялись над ним все, кому кузины рассказывали о его испуге!
Но он не смеялся. Он только бледнел и убегал куда-нибудь подальше от этих взрослых, которым иногда так трудно бывает объяснить некоторые вещи… А в особенности те, которых не понимает хорошенько и он сам!
ГЛАВА 13
Как-то вечером все сидели в саду перед домом, отдыхая от дневного зноя.
За зеленью шелковиц виднелась безлюдная улица уже затихшего городка.
Елизавета Алексеевна старалась внимательно вслушиваться в хозяйственные планы своей вечно деятельной и неутомимой сестры Екатерины Алексеевны, которая с мужской деловитостью управляла своим имением и обладала чрезвычайно храбрым и решительным характером, за что и получила прозвище «авангардной помещицы».
Христина Осиповна, отложив новый немецкий роман, рассказывала ее дочери, Марии Акимовне, бывшей замужем за Павлом Петровичем Шан-Гиреем, трогательную историю девицы Матильды, а Миша, сидя около задремавшего мсье Капэ, читал по-французски описание путешествий по Кавказу и время от времени поглядывал на пустую улицу.
Внезапно далекий топот быстро мчащихся лошадей тревожным смятением ворвался в тишину вечера, и вскоре двое вестовых на быстром карьере вихрем вылетели из-за крайнего дома.
— Не беда ли? — сказала Екатерина Алексеевна, вглядываясь в пригнувшихся к луке всадников.
Миша в одно мгновенье вскочил на каменный заборчик, откуда ему все было видно, а бурные переживания девицы Матильды, бежавшей из монастыря, чтобы лечить мазью рану своего возлюбленного, остались недосказанными.
— Ба-атюшки!.. — воскликнула вдруг громко Екатерина Алексеевна. — Они ведь к коменданту помчались, а комендант-то здесь, у полковника Кацарева, ужинает, а вестовые к нему на дом поскакали!
Через несколько минут вестовые уже спешились около дома, бегом пронеслись по ступеням крыльца и скрылись.
Немедленно отправленный тетей Катей на разведку казачок Илюшка сообщил, что на русский сторожевой пост напали горцы и увели с собой в горы трех человек. Несколько русских, вырвавшись из схватки, домчались до Горячеводска, чтобы доложить обо всем коменданту.
— Мишель, домой! — громко скомандовал мсье Леви.
Христина Осиповна поспешно убрала в сумочку разбросанные на скамейках вещи, но мсье Капэ, очнувшись от дремоты и быстро поняв то, что произошло, воскликнул грозно: