Из-под снега
Шрифт:
Нимрин широко, дружелюбно улыбнулся.
— Я обещаю не кидать и не тыкать в тебя ничем острым, мастер Лемба. Но реакцию твою как-нибудь испытаю. Хочу быть уверенным, что никакой беззаконник не оттяпает тебе голову, или ещё что-нибудь важное.
— Испытай. Мне тоже любопытно, насколько ты быстр. Дружки Арайи не выглядели ни слабаками, ни растяпами. Я справился бы с любым из них один на один. Льщу себе, что отбился бы и от всех сразу. Но я сильно подумал бы, прежде чем лезть в такую драку. А против тебя они не смогли ничего.
— Старый Зуни правильно сказал на совете: охотник дрался бы, а я убивал. Меня долго этому учили, — самой учёбы он по-прежнему не мог вспомнить, радость
Лемба согласно склонил голову, подал тючок:
— Возьми свою одежду, сапоги и пояс, воин Нимрин. В этом ты будешь выглядеть ещё более чужим и странным. Но ты гость, и я не стану указывать, как тебе одеваться. Тем более, подарок Рыньи всё равно надо перешить. Если в твоих родных угодьях не умеют кроить и шить шкуры, я попрошу Аю помочь тебе.
Нимрин вспомнил слишком робкую для охотницы молоденькую голубоглазку. Или она боялась только его, чужака?
— Да, давай, я сейчас переоденусь, а потом попросим Аю.
Судя по тому, как после работы слуги плескались в умывальне и переодевались в чистое, у местных не было предрассудков насчёт наготы. Хотя, беззаконники Арайи — сомнительный пример… Нет, Вильяра с Лембой тоже никого не стыдились. Однако сейчас Лемба вышел и оставил гостя одного, за что Нимрин был кузнецу искренне благодарен. Ещё одна важная часть возвращалась на законное место: хотелось пережить, прочувствовать это без свидетелей… И восхитительный миг, когда в поясе нашлась не до конца разряженная «батарейка»! Почти вся энергия сразу ухнула на регенерацию: мелкие ранки заживали хуже, чем хотелось бы, да и сугроб даром не прошёл. Но остатков хватило, чтобы Нимрин почувствовал себя магом. И не просто магом, он вспомнил: навом, гаркой! Образ родного мира и дома, где нав обитал с сородичами, был по-прежнему очень смутным. Но хотя бы уже не пустота.
Он пристегнул ножны к поясу и вышел к трём охотникам почти самим собой, почти довольный жизнью. Имя бы ещё вернуть… Тунья, спорившая с Лембой, осеклась на полуслове. Зуни присвистнул:
— Вот это чёрный оборотень! Во всей красе!
Нимрин улыбнулся и спросил:
— Почему чёрный, понятно. Но почему оборотень?
Зуни, не переставая его с интересом разглядывать, ответил:
— Есть такая сказка. Будто в особенно голодную зиму белые звери долго думали, как бы им половчее охотиться. Думали-думали, потом некоторые встали на задние лапы, а в передние взяли камни и палки. Так появились первые охотники. Потом они придумали слова, научились заклинать стихии и ходить во сне между мирами, нагляделись на других двуногих и многое у них переняли. Не все белые звери смогли тогда перекинуться в двуногих. Некоторые осталась дикой стаей и до сих пор ужасно злы на охотников, что те умнее и удачливее. Некоторые прибились к охотникам и помогают им за равную долю в добыче. Но иногда среди тех, других и третьих появляются перевёртыши. Охотника или домашнего зверя тянет в дикую стаю, дикие тайком пробираются в дома…
— Как Арайя, — тихо пояснила Тунья.
— Такие перевёртыши бывают сильными, умными и удачливыми. Только не имеют закона ни в голове, ни в сердце и обычаев не чтут. Если их много, то они сбиваются в беззаконные стаи, опустошают дома и угодья. А когда совсем не дают никому житья, тогда приходит чёрный оборотень. Как все чёрные звери, он не любит белых. Подобно охотникам, не терпит беззакония. Он убивает других двуногих легко, красиво и страшно. Охотникам лучше не попадаться ему под горячую руку, но если правильно приветить чёрного оборотня, то лучшего воина не сыщешь… Вот слушал бы ты, Лемба, в детстве мои сказки, и не ходил бы у тебя чёрный оборотень в младших слугах, не грёб бы навоз.
— И не защитил
Нимрин хотел сказать, где он видал такие совпадения и такую красоту, но в языке охотников нужных эпитетов не нашёл, а ругаться на родном наречии нав ещё дома привык про себя. Сказал:
— Конечно, сказка. Я всегда был и буду двуногим. Но правда, я уйду домой, как только смогу.
Зуни смотрел хитро, Тунья — с опасливым любопытством.
Лемба же улыбнулся, по-дружески открыто:
— Гость Нимрин, пока ты в моём доме, я могу предложить тебе отдых или труд, по твоему выбору. Скажи, ты умеешь работать в кузнице?
Нимрин призадумался. Его тянуло запросить отдыха, покоя, забиться в самый тёмный угол, свернуться клубочком и вспоминать. Но здешняя темнота пуста и бессильна, в ней слишком мало истиной Тьмы, она не поможет. А неподвижность и холод навеют единственное воспоминание: как он коченеет в сугробе, ни жив, ни мёртв. Нет уж, лучше он поищет в окружающей действительности другие зацепки для памяти. Кузница… Скрипучий, язвительный голос: «Ну и уродство! Переделаешь с самого начала! Понятно, что мастером кузнецом тебе не стать. Но любой гарка, в самой убогой деревенской кузне, должен уметь сковать себе приличный нож.» Мастер… Как же его звали? Нет, имена пока упорно не вспоминаются… А ещё в кузнице должно быть тепло…
— Меня когда-то учили ковать, мастер Лемба. Вряд ли я хорошо умею, но тебе же не впервой наставлять подмастерьев?
Кузнец ухмыльнулся:
— Скажи ещё, прежний мастер выгнал тебя за двупалые руки.
— Или за однопалые? — почти беззвучно предположил Зуни.
— Я не помню, но с тех пор, вроде, все пальцы отросли, — Нимрин покрутил в воздухе обеими пятернями.
— Ладно, пополудничаем, потом проверим, что у тебя отросло. Горны уже должны были разжечь.
Нимрин собрал ком меха, который зажал подмышкой и чуть не выронил, когда демонстрировал полный набор пальцев:
— Тунья, скажи, если я попрошу тебя передать Аю вот эту одежду, чтобы Аю перешила её на меня, вы с ней сочтёте это очень большим нахальством?
— Нет, это будет нашей общей благодарностью за твои дела. А с моей стороны — ещё и за племянника. Давай сюда, вечером зайдёшь примерить. Попробуем сделать, чтобы тебя хоть издали со спины можно было принять за охотника.
Глава 8
Почти весь день Вильяра просидела с Ирими. Унимала боль и жар, помогала ловить ускользающий рассудок. Ближе к вечеру Ирими полегчало, бред перешёл в глухой глубокий сон. Вильяра была не только посвящённа в мудрые, а ещё из потомственных знахарок. Потому имела основания надеяться, что наутро Ирими проснётся здоровой и в своём уме.
Жизнь сурова. Для охотника не такая уж редкость: быть растерзанным дикой стаей. Никто не желает такого конца, но со всяким может случиться. И не со всяким, а даже с самым дорогим и любимым. Лишь в сказках живые ложатся в снег рядом с умершими, уходят вместе по щуровым тропам, а иногда и возвращаются вместе… Хотя даже в сказках это обычно не к добру. В действительности охотники воют над потерями, тоскуют, оплакивают и отпускают. Так, после долгих уговоров и заклинательных песен, Ирими разжала сведённые судорогой пальцы и отдала, позволила унести мёртвую голову жениха.