Из-под снега
Шрифт:
Прежде, чем уходить, Ромига придирчиво отсмотрел место схватки… То есть, расправы, но кто ж знал, что убить мудрого окажется настолько легко? Ой, нет, какая-то жизнь ещё теплится в останках Наритьяры! И хуже того, от недалёких Зачарованных Камней тянется к ним ощутимый поток силы! Вряд ли возможно собрать себя из такого шуркь’а, но наву картина не понравилось. Пинками, чтобы не выпускать из рук Мули, Ромига подкатил голову колдуна к обрубкам тела, отошёл на несколько шагов и выжег всё «дыханием дракона»… Не дотла! Снежные вихри, пар и дым над обугленными костями сплелись в подобие рослого, плечистого охотника —
Он поудобнее перехватил свою ношу:
— А теперь мы, Мули, быстро-быстро бежим домой. Греться!
Нав с девчонкой на руках длинными прыжками заскакал вниз по горе, засаживая пятки в фирн, чтобы не оскользнуться на всё более крутом склоне.
— Не ходи, не ходи прямо, оборотень, это тропа Великого Безымянного. Иди левее, там наша, наша тропа смертных.
Подсказка оказалась кстати. Утоптанную и расчищенную тропинку, местами, сильно перемело, но бежать по ней было гораздо удобнее, чем по целине. Только вела тропа не к знакомой певучей двери, а куда-то в сторону и гораздо ниже по склону.
— Мули, что там, дальше?
— Ворота, ворота охотников. Все одарённые дома Вильгрина ходят к Зачарованному Камню по этой тропе, по тропе смертных.
— А ты одарённая, Мули?
— Да, я сильная, очень сильная колдунья. Только со мною что-то случилось, когда ты напал на Великого, оборотень. Вся сила вдруг ушла, будто не было.
Естественно! «Навский аркан» с ней случился, но Ромига не собирался объяснять охотнице, что это такое.
— Отдохнёшь и сходишь завтра к Камню. Он вернёт тебе силу, Мули.
— Завтра, завтра…
Кажется, Ромига зря сказал про завтра: сейчас девчонка опять затараторит, мол, все-все-все умрём. Чтобы перебить её панические мысли, он поспешно переспросил:
— Мули, скажи, а ворота у вас кто-нибудь сторожит?
— Стражи, стражи стоят у ворот, оборотень. День и ночь стерегут наши ворота стражи из самых одарённых…
Понятно, значит, туда ему не надо. Сделал портал до скрипучей двери, благо, с тропы близко. Мули взвизгнула и вцепилась в Ромигу, когда он шагнул в тёмный вихрь, а оттуда — на каменную площадку.
Огни не горели. То ли угасли сами собой, то ли их не питала больше ворожба убитого колдуна.
— Вот и всё, мы дома, — сказал нав, придерживая девушку одной рукой, второй перетряхивая камушки-ключи в поисках нужного.
Ощущение: что-то не так. А, ясно: половина снизки — уже не ключи, простые бусины. Оба ключика, которыми Ромига пользовался по пути наружу, не уцелели… Интересно, много ли покойный Наритьяра наколдовал в доме у фиорда? Если разом перестала действовать куча заклятий, вряд ли это прошло незамеченным. Светает уже: даже сквозь пургу. Дом просыпается. Если охотникам было, что замечать, то они непременно заметили.
Нав толкнул створку — она отворилась тихо, без скрипучего «добро пожаловать», и это хорошо, лишний шум ни к чему. Мули перестала отчаянно цепляться за Ромигину шею.
— Тебе
— А тебе, Мули, тебе можно в его покои?
— Великий разрешал мне приходить к нему, велел приходить.
— Отлично! Тебе можно, значит, и мне можно, ведь я тебя несу.
— Пусти, пусти меня! Поставь меня на пол, оборотень!
— Ну уж, нет!
Ромига с Мули в охапке шагнул под своды дома у фиорда, рассудив, что шансы пережить общение с беззаконниками, пожалуй, всё-таки выше шансов пережить долгую пургу в снегах Голкья. Скверно, что он опять практически на нуле, но ничего не поделаешь: ни один аркан сегодня не был лишним. «Вильяра, где ты, зараза пушистая? Эсть'ейпнхар, где тебя твои щуры носят?»
Глава 18
Отчаяние спеклось на сердце Вильяры ледяной корой, но слёзы иссякли, и сходить с ума знахаркина дочь больше не желала. Спасибо стихиям посвящения, подарившим ей силу. Спасибо тому, кто был рядом и пел. Вильяра села на пятки, встряхнулась — и тут же получила кружку тёплого пряного питья. Отхлебнула, глянула поверх кружки на того, кто подал. Мудрый Латира смотрел на сестру по служению тяжело, устало, однако был спокоен и собран, как надлежит мудрому. Вильяра залпом осушила кружку. Достала гребень и маленькое серебряное зеркальце, быстро привела себя в порядок внешне. Латира наблюдал и ждал, когда она заговорит.
— Судя по твоему спокойствию, старый, ты уже знаешь, что делать?
— У меня есть мысли. Но я слишком крепко связан, чтобы действовать, и даже рассказать тебе толком не могу. Удивительно ещё, что он дал тебе время подумать.
— Он попытался подчинить меня, но не смог. Мы с ним сейчас примерно равны по силе. А потом… Мне показалось, он уверен, что я уже никуда не денусь. Мы все никуда не денемся? Мы же не хотим, чтобы он убил Голкья, значит, должны покориться? Старый, скажи, каково это — быть под его присягой?
— Тебе не понравится, малая. Как ни беззаконна такая мысль, но я думаю, не лучше ли охотникам Голкья погибнуть от гнева стихий, чем стать игрушками в руках безумца?
— Всё настолько страшно? Средний Наритьяра не выглядит сумасшедшим. Я вижу: у него есть мечта и есть план.
— Да, он не безумен в полном смысле слова. Но его мечта и его план отрицают сами себя. Вспомни, что он тебе сказал: «Я желаю освободить Голкья — для этого мне нужно всеобщее повиновение». А что он творит, добившись повиновения… В общем, говорю, тебе не понравится.
— Но что же делать? Ловить и убивать беззаконника, получается, поздно. Может ли кто-то остановить «качели смерти»? Другой, не тот, кто их раскачал?
— Я не знаю, малая. Я никогда не изучал это запретное заклятье. Я впервые услышал сегодня, что «качели» можно остановить. Выведал он это у кого-то из старейших, или сам пересоздал древнюю песнь на новый лад? Попробуй ещё раз поговорить с другими мудрыми.
Вильяра обменивалась безрадостными новостями с Рунирой, когда мир содрогнулся. Воздух встал поперёк горла, померк огонь в очаге, тяжко, натужно застонала голкья. Мудрые схватились за головы, готовые лопнуть от внезапной боли… Миг ужаса, и вроде бы, всё прошло. Но что-то изменилось: существенно и необратимо.