Из разговоров на Беломорстрое
Шрифт:
В противоположность всему этому я начинаю с твердого критерия, и только после его установки можно будет говорить о технике и ее месте и значении. Мой критерий - социализм!
Тут я не утерпел и сказал:
– Нет!
– Что - нет?
– удивился Абрамов.
– Это слово потеряло для нас всякий смысл. Буржуазный мир тоже полон всякого рода социализма. Говорите яснее!
– Я полагаю, - ответил Абрамов, - что критерием для техники должен быть социализм, а критерием для социализма - общественность.
– Нет!
– опять отрезал я решительно.
–
– опешил Абрамов.
– Разве вы не знаете, что Франция - страна юристов и адвокатов, что Англия - классическая страна общественности, что под лозунгом прав человека и гражданина выступала французская буржуазная революция?
– Ну, да, конечно, не просто общественность, - поправился Абрамов. Равенство! Общественность ради установления равенства.
– Нет!
– свирепствовал я.
– Как! Вы отрицаете равенство?
– Да! Я отрицаю равенство!
Абрамов даже испугался:
– То есть вы хотите сказать... другими словами... не то, чтобы...
– Уравниловка, обезличка, потребительский социализм, - все это к черту, к черту!
– кипятился я.
– Но как же так?
– А так, что социализм или дрянь, о которой не стоит говорить, или он есть сфера максимального расцвета личности и лич-нос-тей!
– Но тогда не будет равенства!
– Да на какого дьявола вам равенство? Будет равенство в куске хлеба. Ну, и довольно с вас!
– Но более сильная личность, - заговорил Коршунов, - захочет побольше и кусок.
– Ну, и пусть захочет, - ответил я.
– Но ведь тогда, - продолжал Коршунов, - придется отнять у слабейшего.
– А вот этого-то мы и не дадим, - сказал я.
– Вот это-то и будет социализм, когда сильнейший ест сколько хочет, а слабейший тоже ест сколько хочет.
– Ну, так что же?
– соображал Абрамов.
– Значит, с равенством надо расстаться?
– К черту!
– ответил я.
– Тогда вот что. Вы говорите, очевидно, о правильном распределении. Социализм, это не просто равенство. Социализм, это - организация, рационализация, плановость!
– Нет, - опять со строгостью высокого начальника отрезал я.
– Ну, это уже начинает отдавать опереттой!
– немного обиженно заговорил Абрамов.
– Тогда я уже не знаю, чего вам, собственно говоря, надо.
– Мне надо, чтобы социализм был противоположностью капитализма. А вы как раз подсовываете буржуазные критерии. Вот вы говорили об общественности. Может быть, вы еще о выборности заговорите? Неужели вы не понимаете, что выборность есть принцип большинства, принцип большинства есть ползучий эмпиризм, ползучий эмпиризм есть идеология субъекта, живущего только внешними ощущениями и забывшего о собственной и всякой иной субстанции, а этот внешний субъект есть всецело и насквозь европейский возрожденский мещанин! И этот мещанский критерий, когда гласит не сама истина, высшая, чем всякое большинство голосов и чем все голоса, вместе взятые, вы будете считать критерием нашего социализма? Теперь вы говорите о плановости. Да разве не буржуазный мир отличается от средневекового именно этой расчетливостью,
– Но он у нас на первом плане!
– Он у нас играет огромную роль - и по праву. Но он совсем не на первом плане.
– Тогда я не знаю, что такое социализм.
– Вы хотите определить социализм в пределах буржуазного мира или за его пределами?
– Конечно, за его пределами.
– Но тогда странно, почему вы не знаете, что такое социализм.
– Ага! Социализм предполагает классовый подход...
– Во-первых, не социализм предполагает классовый подход, а марксизм. Во-вторых, классовый подход предполагает не марксизм, а французские реакционные историки эпохи Реставрации - Гизо, Тьер, Тьерри и пр.
– Ха-ха-ха!
– рассмеялся Абрамов, еле-еле скрывая свое смущение.
– Вот тут-то вы и показали свое лицо. Марксизм без классового подхода! Ха-ха-ха!
Я не сказал, что марксизм-без классового подхода. Я сказал, что марксизм - не только это.
– Диалектика!
– блеснула мысль у Абрамова.
– Диалектика, вот душа марксизма и социализма.
– Нет!
– резал я по-прежнему.
– И не диалектика, и не диалектика! Диалектика - Гегель, Фихте, даже Платон. Диалектика была у самых густых мистиков!
– Ха-ха-ха!
– продолжал дрябло смеяться Абрамов, но по существу не знал, как ему быть дальше и что говорить.
Я заметил его смущение под деланным смехом и решил ему помочь:
– Поликарп Алексеевич!
– сказал я.
– Если социализм действительно противоположность капитализма, то ведь последний же основан на примате изолированного субъекта. Следовательно?- Следовательно, социализм есть общественность.
– Но общественность может тоже состоять только из изолированных субъектов.
– Тогда она не общественность.
– Тогда она буржуазная общественность.
– Ну, а социализм?
– А социализм основан на вне-личной общественности.
– Скажите откровеннее, - вмешался Михайлов.
– На безличной общественности!
– На безличном абсолюте!
– подсунул Елисеев.
– На абсолюте безразличия!
– дополнил Борис Николаевич.
– На фокстроте!
– не то всерьез, не то в шутку процедил изящный оратор, говоривший о фокстроте.
– Товарищи!
– взмолился я.
– Тут говорили о порке... Вы меня хотите запороть...
– Ну, ладно!
– пытался по-прежнему быть рассудительным Абрамов, не обративший внимания на последние восклицания.
– Ладно! Если социализм основан на вне-личной общественности, то что же это значит?
– Вот!
– деловито сказал я.
– Вне-личное значит объективное. Вне-личное значит не созерцательное, а раздельное. Но личность тоже может быть общественно-деятельной. Значит и этого мало. Вне-личное там, где продукт объективной деятельности тоже вне-личен. Что же такое вне-личная объективная деятельность личности, дающая тоже вне-личный продукт? Это производство!