Из разговоров на Беломорстрое
Шрифт:
После речи Коршунова все сразу заговорили:
– Возражаю! Возражаю! Техника - только для человека. Техника для человека, а не человек для техники!
– Техника вовсе не есть необходимость. Сами же вы говорите, что целые тысячелетия не было никакой техники.
– А что же человек-то? Значит, пешка? Человек значит пешка? Так, по-вашему?
– Ведь это какая-то судьба, фатум, рок. Мойра какая-то. Так никогда не бывает! Так не бывает!
– Да возьмите наш Беломорстрой. Ведь это же идея Сталина. Не будь продуманной идеи у Сталина, не было бы и
– Нет, нет, дело вовсе не в Сталине. Сталин выдвинут эпохой. Беломорстрой - закономерный результат нашей эпохи.
– Нельзя проповедовать фатализм, сидя на трассе и регулируя водоспуски. Что это будут за водоспуски, если все время уповать на фатум?...
– Хе-хе! Эдак наши шлюзы понесет в Белое море, а мы будем только моргать глазами.
– Не фатализм, не фатализм. Это - нигилизм. Вот что! Это - нигилизм!
Коршунов улучил мгновение, когда стало тише, и громко сказал
– Товарищи! Слово! Одно слово!
Стало тише, и он продолжал:
– Я вовсе ни на что не уповаю. И я вовсе никакого идеала не рисую вам ни в прошлом, ни в будущем.
– Но вот это-то и плохо, - сказала вдруг инженерша Елена Михайловна. Это-то и плохо. Вы отнимаете у человека его естественные стремления и обессмысливаете то, что, может быть, для него самое дорогое и самое ценное.
– Дело же в этом, - заговорил Абрамов, славившийся у нас как прекрасный расчетчик шлюзов и как наиболее ортодоксальный марксист.
– Дело в том, что для этой необходимости вы не дали никакого объяснения. Я согласен, что техника, это - необходимость. Но откуда же взялась такая необходимость? Это надо объяснить. Потому и получается такой фатализм. Надо объяснить.
– Экономически?
– спросил Коршунов, как будто бы желая уколоть Абрамова.
– Не экономически, но социологически, - невозмутимо продолжал тот.
– А естественно-научно вы не хотите объяснять?
– Это механизм.
– А позвольте вас спросить, - начал наступать Коршунов.
– Что для вас первоначальнее, природа или история?
– Природа.
– Значит, история определяется природой?
– Нет, я же вам сказал, что это - механизм.
– Но тогда, значит, не природа определяет историю, а, наоборот, история природу?
– История определяет взгляды на природу.
– Вы отклоняетесь. Я вас спрашиваю не о взглядах на природу, но о самой природе. Что, природа - существует сама по себе и ни от чего не зависит и, наоборот, все собою определяет, включая и историю, или же - над ней еще что-то есть, что определяет ее саму. И не есть ли это история?
– Но тогда получится, - защищался Абрамов, - что законы природы объективно меняются в зависимости от того, какой класс стоит у власти?
– Совершенно правильно, - с деланным восторгом крикнул Коршунов. Совершенно правильно! Вот это и было бы настоящим марксизмом.
– Но ведь это же нелепость. Вы хотите, чтобы марксизм был нелепостью?
Тут раздались голоса протеста
– Перестаньте, не надо! Ближе к делу! При чем тут марксизм? Товарищи, вы
Коршунову удалось опять заговорить громче других, и он привлек внимание большинства, хотя кое-кто все еще продолжал спорить между собою:
– Товарищи! Когда я начинаю объяснять историю природой, меня упрекают в механизме. Когда я начинаю объяснять природу историей, меня упрекают в нелепости.
– Довольно, довольно!
– раздались опять голоса.
– Говорите о технике! Вы будете говорить о технике?
– Вот я и утверждаю о технике, - громко, но доброжелательно продолжал Коршунов, - что она есть необходимость; и если меня спрашивают, какая это необходимость, то я и отвечаю: природная необходимость, физическая необходимость. Тут дело не в истории, не в человеке, не в потребностях, не в улучшении жизни, а дело в физических законах. Для меня тут нет никакой философской проблемы, -так же, как и у астронома при вычислении орбиты луны. Это так есть, - вот и вся философия.
– Левобуржуазный материализм, - вставил Абрамов, - осужденный всеми, и Марксом, и Энгельсом, и Лениным!
– Я не понимаю, - сказал Коршунов, - чего вы от меня хотите.
– Я хочу, - может быть, и не столько от вас, сколько от себя, - чисто социологического объяснения
– Но тогда и объясняйте сами, а факт-то должны признать.
– А факта необходимости я и не отрицал.
Елена Михайловна опять не удержалась.
– А я отрицаю самый факт. Никто меня не убедит, что человек не свободен. Ведь, это же идти против самой элементарной очевидности. Ну, посудите сами: как это возможно, чтобы человек не раздумывал, не выбирал, не решался на то или на это, не был ответственен за свой выбор и т. д.? Ведь это же, товарищи, нелепость.
При слове "нелепость" все рассмеялись, кроме Абрамова, который продолжал в серьезном тоне:
– Разумеется. И свобода, и выбор, и ответственность вполне остаются за человеком. Но это и есть для него необходимость. Его рок и судьба - быть свободным. Он осужден на эту суровую и неумолимую и, если хотите, фатальную необходимость - быть свободным.
– Прыжок из царства...
– начал было кто-то пищать тоненьким голоском из угла, но его тут же перебили:
– Довольно! Ясно и так! Давайте дальше. Сергей Петрович, может быть сейчас хотите?
Все обратили взоры на Михайлова, который до сих пор не проронил ни одного слова в споре и даже сидел в отдалении. Я тоже прибавил!
– Сергей Петрович, хотите? Садитесь ближе к столу.
К моему удивлению, Михайлов вдруг согласился говорить и сел на видное место.
Он говорил так.
– Я начну с некоторых биографических фактов. Это - вы увидите - будет как раз на тему. Вам известно, что я приехал сюда не по своей воле. Вы не думайте, однако, что я придаю этому факту какое-нибудь особенное значение. Наоборот, этот-то факт как раз и не имеет никакого значения. И если я о нем заговорил, то только в виду его символичности.