Из сборника "Рассказы о путешествиях"

Кишон Эфраим

— Ну, Амир, сынок! Чем же мы будем кормить жирафа? — спросил я.

— Жвачкой, — ответил Амир, сынок. — Полосатой жвачкой.

Нужно было по-другому подойти к вопросу, нужно было сказать ребенку правду, нужно было признаться, что мы забыли про жевательную резинку, просто забыли — и все.

— Папочка в

этой поездке был очень занят, Амир, у него совсем не было времени купить жвачку, — начал я.

Лицо Амира посинело, и это был не самый лучший вид: синее лицо под рыжими волосами.

Я попробовал с иной стороны:

— Но король Швейцарии передал мне для тебя пять килограмм жвачки. Она в подвале. Полосатая жвачка для Амира в полосатых обертках. Но тебе нельзя заходить в подвал, слышишь? Иначе туда придут крокодилы и могут тебя съесть. Крокодилы тоже любят жвачку. Если они узнают, что в подвале есть столько жевательной резинки для Амира, то они сразу же прилетят — знаешь, у современных крокодилов есть пропеллер — и сначала захватят подвал, потом придут в детскую и схватят Амира, чав-чав-чав, разломают все шкафы и везде будут искать жвачку. Ты хочешь, чтобы к нам домой пришли крокодилы?

— Да! — захныкал Амир. — Полосатые крокодилы. Где эти крокодилы? Где?

В разгар провала моих педагогических обходных маневров самая лучшая из всех жен вернулась от соседей, где безуспешно выспрашивала жевательную резинку. И магазины были уже закрыты. Непоправимый ущерб грозил душе нашего сыночка. Мы лишили его самого дорогого: доверия к собственной плоти и крови. От этого и происходят трагедии. Отец и сын могут жить бок о бок столетиями и не находить успокоения.

— Жвачку! — ревел Амир. — Хочу полосатую жвачку!

Бабушка пошла и разбудила хозяина соседнего магазинчика, но в соседнем магазинчике не оказалось полосатой жевательной резинки,

а только обычная. Я скрылся на кухне с этой обычной жевательной резинкой и занялся нанесением на нее требуемых полосок акварельными красками. Самая лучшая из всех жен в довольно громкой форме попыталась объяснить мне, как это опасно. Рафи наткнулся на греческий барабан и беспрестанно колотил в него.

Акварельные краски не держались на жевательной резинке, а сбегали с нее. В соседней комнате с оглушительным грохотом лопнул воздушный шарик. Бабушка непрерывно звонила доктору.

Амир появился с распухшими глазами на синем лице под рыжими волосами и завыл:

— Папа обещал Амиру жвачку! Полосатую жвачку!

С меня было довольно. Не знаю, что тут на меня внезапно нашло — но в следующее мгновение я швырнул коробку с красками в стену, и из моей глотки вырвался дикий рев:

— У меня нет жвачки! И не будет! К черту эти проклятые полоски! Еще одно слово, мерзкое чучело, и я тебе все кости переломаю! Вон! Вон отсюда, пока я не вышел из себя!

Бабуля и ее дочь попадали в обморок. Я и сам чувствовал себя на грани помешательства. Что со мной происходит? Еще никогда в жизни я не повышал голос на своего ребенка. И именно сейчас, когда мы вернулись из путешествия и стали причиной самого тяжелого разочарования в его маленькой жизни, именно сейчас я швыряю все свои принципы воспитания на помойку? Сможет ли бедный маленький Амир когда-нибудь преодолеть этот шок? Вряд ли.

Но Амир вдруг вцепился в жевательную резинку, которую я держал в онемевшей руке, сунул ее в рот и с наслаждением начал жевать.

— М-м-м… Как вкусно! Хорошая жвачка. А полосатая — фу!

Везде хорошо, но дома лучше всего. А еще в Акапулько.