Из сборника "Рассказы о путешествиях"

Много лет тому назад, когда мы впервые выбрались из Израиля в путешествие, мы чувствовали себя молодыми соколами, стремящимися выпорхнуть из родительского гнезда и расправить свои, пока еще неуклюжие, крылья, даже не представляя, далеко ли таким способом удастся улететь, когда и где следует приземлиться, и, коротко говоря, найдут ли молодые соколы там, вдали, все, что ожидали.

На окраине Тель-Авива есть небольшая берлога. Там живет старый cыч, который пользуется репутацией большого мудреца. Он пронес свою мудрость через десятилетия, заработав ее во многих путешествиях, а также схватках с многочисленными опасностями и столь же многочисленными паспортными и таможенными проверками, где он всегда выходил сухим из воды. Если и можно было где-то в мире получить совет, так только у него. Старого cыча звали Липсиц.

Однажды поутру мы прошли сквозь небольшую рощу, в которой пряталась его берлога. Липсиц безмолвно восседал на сучковатой ветви и моргал из-под нахохленных бровей своими мудрыми глазами.

— О, достойнейший, — робко начал я. — Как? Когда? Откуда? Куда? А главное: зачем?

— Не

угодно ли присесть? — сказал Липсиц, проковылял в свою берлогу и вернулся с чашкой чая. После чего прочитал нам целую лекцию о заграничных вояжах. Начал он примерно так:

— Многие люди полагают, что деньги в путешествии — это все. И они совершенно правы. И не столько из-за высоких цен, сколько, что самое главное, из-за того, что за границей очень трудно получить ссуду. И тот, кто скажет вам, что уж он-то хоть каким-нибудь способом пару долларов, да заработает, тот не знает, что говорит. Сами посудите: с какой это стати один иностранец добровольно расстанется со своим долларом, чтобы отдать его другому иностранцу, да к тому же еще и еврею?

— Ребе, — сказал я, — но я умею петь.

— Сын мой, — произнес Липсиц, — не говори чепухи. Возьми с собой все свои деньги, которые только позволит тебе вывезти наше правительство, закрепи их самой надежной булавкой в самом недоступном уголке своего потайного кармана и не прикасайся к ним, пока речь не зайдет о хлебе насущном, да и то с большой опаской. Никогда — слышишь, ты: никогда, отныне и во веки веков — не ешь в ресторанах, чей персонал состоит больше, чем из одного тощего кельнера, или где твою тарелку будут разогревать на свечах. Каждая капля воска с них войдет в счет, и поскольку их всегда бывает много, оплатить счет ты наверняка не сможешь. По этим же соображениям никогда, отныне и во веки веков, не должен ты заказывать блюда, названия которых стоят в меню на французском языке. И если ты увидишь там пару недоваренных яиц по имени "Канапэ д'еф дурз-о-сэль а-ля-Шатобриан" [1] , - хватай свою шляпу, пока есть время, и беги как можно дальше. Понятно, что во Франции этот совет вряд ли поможет. Но там встречается и куда более опасный вариант. Он известен под названием "Дешевая туристская закусочная". Однажды такой ресторан посетил сын магараджи из Хайдарабада. На следующий день его имущество описали судебные исполнители…

— Ребе, — попытался прервать его я, — я отправляюсь в путешествие не для того, чтобы есть, а для того, чтобы путешествовать.

— Тем лучше, — ответил Липсиц, старый сыч, и моргнул глазами. — Тогда нам следовало бы поговорить о злачных местах, которые встречаются в любом путешествии. Ты жену с собой берешь?

— Да.

— Ну, тогда этот пункт отпадает. Остается только созерцание ландшафта, театры, музеи и семейные приглашения. Ландшафт бесплатно, за исключением Швейцарии, где за каждый кубометр воздуха приходится уплачивать налог минимум в 1,5 швейцарских франка, в зависимости от высоты над уровнем моря. Чем выше в горы, тем выше налог. И не забывай, что горный воздух возбуждает аппетит, так что тебе придется потратить больше денег на еду. С театрами все относительно одинаково. В фойе каждого театра стоит — как правило, слева от кассы — хорошо одетый господин и покусывает ногти. На этого господина перед самым началом представления тебе следует обрушить поток фраз на иврите, среди которых с трудом можно будет разобрать отдельные слова вроде "артист… критик… студия…". Это убедит его, что перед ним директор арабского театра, и он наверняка даст тебе бесплатную контрамарку. Правда, в театре стриптиза такие фокусы не проходят. Что поделаешь, есть места, где даже мои экономические принципы не работают…

И Липсиц смиренно умолк на какое-то время, прежде, чем продолжить.

— Если ты на какой-нибудь большой улице натолкнешься на величественное здание, украшенное парой каменных львов, входи без колебаний — это музей. Но пусть тебя там, внутри, не покидает тот инстинкт, что позволяет незаметно присоединиться к экскурсии с опытным гидом, который все знает и все тебе разъяснит. А если гид и будет бросать на тебя гневные взгляды, ответь ему тем же. Зато, когда экскурсия закончится, ты вместе с ней сядешь в их автобус и получишь бесплатную поездку по городу, да еще, может быть, с обзорной экскурсией. Между прочим, будь осторожен и никогда не входи в музей, не имея запаса провианта хотя бы на пару дней. Частенько бывало, что беззаботные посетители терялись в огромных залах музеев и бесславно умирали от голода. В Британском музее, например, при каждой ежегодной уборке находят новые скелеты… Что еще сказать? Да, семейные приглашения! От них, можешь мне поверить, нет вообще никакого удовольствия. К тому же обходятся они в целое состояние, поскольку тебе придется преподнести хозяйке цветы, да еще после всего возвращаться домой на такси.

— О благородный, — сказал я, — все это прекрасно и замечательно, но прежде всего я хотел бы выяснить насчет упаковки чемоданов.

— Пакуй свои чемоданы разумно, — заметил сыч, — и бери их как можно меньше, поскольку в каждой новой стране к твоему багажу будет прибавляться по чемодану, даже если ты ничего и не будешь покупать. Как только твой поезд вкатится на станцию, сразу же найми носильщика. Спрячь чувство собственной неполноценности подальше, и даже не вздумай тащить чемоданы сам. Через какое-то время ты все равно позовешь носильщика, но уж тогда он сдерет с тебя столько, как будто тащил эти чемоданы от самого твоего дома. Плати ему строго по таксе, даже если он от напряжения будет сильно стонать или попытается симулировать приступ эпилепсии. Так же и в отеле — сразу же следует разузнать, входит обслуживание в цену номера или нет. Но эти вопросы ты ни в коем случае не должен обсуждать с портье на языке их страны. С какой это стати ты должен

терпеть неудобства и заикаться, подыскивая нужное слово? Предоставь ему заикаться в поисках слова! В Париже говори по-английски, в Лондоне — по-французски, в Италии — по-немецки. В Греции говори только на иврите, поскольку они там все равно никаких языков не знают.

— Но что мне следует взять с собой в Европу, ребе?

— Несомненно, лампочки мощностью в 200 ватт. За исключением отелей люкс, комнатное освещение там такое слабое, что ты сможешь читать заголовки газет только размером с бревно, так что покупать их на ночь будет излишне. Только не забудь по утрам выворачивать свою лампочку обратно. Более того, тебе придется — поскольку в приличных отелях запрещено готовить себе пищу в номере — позаботиться о том, как незаметно выбрасывать остатки еды. Лучше всего скатать их в один большой шарик, который сразу после полуночи можно будет выбросить в окно. Это, так сказать, экспорт. Куда сложнее обстоит дело с импортом, поскольку для приготовления пищи потребуется пронести в номер необходимые продукты. Особые трудности представляют собой молочные бутылки. Для этого рекомендую приобрести скрипичный футляр или акушерский чемоданчик, в котором на удивление много места. Только вот электрическую плитку, на которой можно будет все это готовить, тебе вряд ли удастся спрятать в чемодане. Ее тут же найдут горничные. Тут лучше использовать комод, в котором никогда до дна не докопаются…

Сыч глубоко вздохнул и перешел к заключительной части:

— И вообще, никогда не забывай, что ты не человек, а турист. Не позволяй кормить себя несбыточными обещаниями. Обходительность местной публики наполняет их карманы, а не твои. Для них ты ничто иное, как источник быстрых и легких доходов. Лично тебя они терпеть не могут, и тем сильнее, чем лучше ты говоришь по-ихнему. Тут они начнут тебя подозревать и опасаться, что ты поймаешь их на их же уловках… И вот еще что: не пользуйся самолетом. Поезд и корабль уберегут тебя от самого жуткого кошмара, подстерегающего путешественника. Я имею в виду ту роковую минуту, когда все без исключения чемоданы всех без исключения пассажиров строем плывут по транспортеру к таможенному контролю, и только твоего нет, а на свои все новые и новые отчаянные запросы ты получаешь только новые и новые грубые ответы: "Больше никакого багажа не было… нет там никакого чемодана… не знаем мы ничего". В конце концов откуда-то появляется дружелюбно улыбающийся багажный начальник и извещает тебя, что твой чемодан по ошибке отправлен в Каир. Вот что я имею в виду. Плыви-ка ты лучше в Европу на корабле, сын мой. И тогда у тебя будет еще пара мирных дней, прежде, чем начнутся истинные мучения путешествия…

Сыч по имени Липсиц устало моргнул и закрыл оба глаза. Мы были свободны.

К гордости автора этих строк, он смог решить все проблемы путешественника, включая сломавшуюся в дороге молнию, за исключением одной: какую сумму чаевых следует давать. Эта проблема не идет ни в какое сравнение со всякими там инфляциями, рецессиями, конъюнктурой и тому подобным. Это чисто психологический феномен.

Где бы и когда я ни противостоял рассыльным цветочных магазинов и гардеробным ведьмам в закусочных, на моем лбу всегда выступали капли мелкой холодной испарины, и я чувствовал себя на грани обморока. При этом я совершенно точно знаю, что с этой проблемой сталкиваюсь не один, что лучшие человеческие умы бьются над проблемой чаевых со времен оных, от самого создания мира, ведь вероятно, Адам и Ева тоже совали змее чаевые в знак благодарности за то, что она им указала нужное дерево… но ничего не помогает. Каждый подбегающий официант повергает меня в панику, особенно, когда он, едва я принимаюсь за стейк, наклоняется над моим столом и шепчет: "Вы ведь не американец? Все американцы так скупы". После такого намека я склоняюсь к тому, чтобы вытащить бумажник и сразу сказать этому типу, чтобы он был столь любезен и взял оттуда, сколько считает нужным. Однажды, в одном французском рыбном ресторане я так и сделал. Потом пришлось возвращаться в отель пешком. Проблема чаевых уже потому не имеет решения, что находится на ничейной полосе, куда не имеет доступа ни один профсоюз. Это один из новых видов борьбы, борьбы между двумя непримиримыми противниками, в которой наступление одного будет для другого безнадежным поражением. И этим другим всегда оказываюсь я. Ибо понятия не имею, сколько надо давать на чай. Надеюсь, что когда-нибудь я это узнаю. Но пока я всегда давал слишком много, если водитель такси втаскивал мой чемодан в отель, и слишком мало, когда портье при моем отъезде не открывал дверь. Для меня так и останутся загадкой английские портье, которые принимают щедрые чаевые с такой снисходительностью, словно это нечто само собой разумеющееся, так что хочется даже поцеловать им руку за милость, которую они этим оказали. Совсем другое дело — турецкие портье. Эти ведут себя по-людски. Как бы ни велика была сумма, которую им суют в руку, — они невозмутимо протягивают другую руку и делают большие глаза, как бы говоря: "Прекрасно, это были чаевые. А где же бакшиш?".

Влияние географических факторов на чаевые нельзя переоценить. В общем и целом, размер чаевых изменяется в прямой пропорции от температуры воздуха. Чем жарче, тем, стало быть, выше. На Средиземноморье суммы вообще удваиваются. В Венеции, например, у стоянок гондол уже лет сто стоит рябой, беззубый старик, который подбегает к каждому садящемуся и выходящему с криком "Атенционе, атенционе!" [2] и богохульно ругается по-сицилийски, если ему при этом не заплатят. За 200 лир он говорит " Грацие" [3] , за 500 и более он говорит что-то по-английски, за 100 он вообще ничего не говорит, а за 50 плюет в дающего.